Откуда я иду, или Сны в Красном городе - Станислав Борисович Малозёмов

опасно даже толпой. Всех запомнит и порежет с корешами втихаря ночью. Не до смерти, но следы останутся. Да и больно.

– Ты, поп, иди.– Посоветовал третий, высокий крепкий парень в свитере и лёгких спортивных брюках.– Разберутся. Кирять по ночам запрещено. Это да. Но закладывать своих – тоже западло.

Сухарев вошел в круг, взял «Быка» за воротник и поднял. Тот и не понял ничего. Виктор незаметно прихватил его большой палец и легко подломил сустав. На лице «Быка» отразилось сразу три выражения. Первое говорило о том, что он до сих пор ничего не понял. Второе показывало жуткую боль, которая обездвиживала тело и третье выражало искреннее удивление. Тронуть «Быка» из общаг не решился бы никто. Ни группой, ни, тем более, в одиночку.

– Иди рядом со мной за угол.– Тихо сказал ему на ухо Сухарев. В круге сразу образовался проход и уже за углом общежития Виктор отпустил палец и коротким быстрым ударом снизу дал « Быку» под дых. Подождал пока парень начал дышать и сказал очень вежливо. – После отбоя не пейте и людей не беспокойте. Не балаганьте, короче. «Стукачу» я скажу, чтобы он больше так не делал. Но и ты своих прижучь. Если кто попросит не буянить когда пора спать, то вы и завязывайте. Ты понял? Зайду специально – узнаю. Если не послушаешь меня – искалечу. И будешь ты не «Бык», а падаль скрюченная. Тебя такого и повариха из столовой соплёй перешибёт напополам. Смотри. Я слово держу.

– Ты кто, мужик? – Вытаращил глаза «Бык». Я тут «пахан». А ты что за чмо?

– Сухарев прижал его к стене и со всей удалью повторно всадил железный кулак «пахану» по дых.– Это ты чмо. Пыль лагерная. А я «пахан»! Потому что моя сила – за то, что правильно. А ты сявка гнилая. Упырь зоновский. Босота. Пошел тихо и без оглядки в свою комнату. Ещё раз услышу про тебя нехорошее – станешь инвалидом первой группы. Запомни, падаль, я слово держу всегда. Пошел нахрен.

И он ощутимо подтолкнул «Быка» коленом. Толпа стояла, тупо глядела на то, как согнувшийся «пахан» торопливо бредёт к входу в общагу. Сухарев подошел к свернувшемуся в клубок « стукачу». Из носа у него сочилась кровь, рядом лежал выбитый зуб, на лице зрели быстро фингалы под обоими глазами.

– Ты это, слышь! – Если бычара ваш будет шарагатиться пьяным и людям мешать, не ходи к охране. Приди ко мне в церковь. Я поп. Зовут в церкви Илиёй. И мне скажи. Этого будет достаточно. «Вохра» ведь «Быку» и замечания не сделала, а, мужики?

Все отворачивались, сопели. Один только крикнул.

– Ясный пень – нет.

Виктор плюнул под ноги и пошел домой.

– Ни хрена себе попы пошли! «Быка» всей общагой нагнуть не смогли. А этот за три минуты ухайдакал. Вот таких бы на войну проклятую побольше кинули. Мы бы почти пять лет не чухались с фрицами.– Услышал он слова, звучавшие громче, чем снежный наст под ботинками.

Не люблю сволочей.– Думал Сухарев. – Вот «пахан» сволочь. Лично буду таких наказывать, раз уж и «вохре» побоку, да и Господь наш за слабого не заступается. Тьфу, блин! Конечно, не дело священника – кулаками своими справедливость поддерживать. Проповедь положено было этому козлу зачитать. Сто лет бы она ему далась! Ну, а я – то не на работе. Не священник сейчас.

Да и вообще – как мне теперь быть священником после того, что по подсказке сверху нашел в Библии. Заныкать совесть поглубже? Библия устами апостолов Христовых, бога отца и самого Иисуса, брехунами и злодеями выставила. Мне что – не верить им? Ну а сами – то Саваоф с Иисусом ни строчки не написали. Где их книги, лично написанные? Нет таких… И то, что говорили они, да делали – я знаю только со слов Петра, Матфея, Иоанна, Луки и других. А про создание мира и человека вообще никто не мог написать как очевидец. Не было никого и ничего. А Моисей путается. То так скажет, то эдак про одно и то же… Не Саваоф же нёс ему ахинею. Ну, ёлки, влип я. Это же Вера моя. Верить в ложь? Нет. Теперь буду разбираться. Господь – истина. Вот и попробую понять – истина ли?

Ларисе он позвонил на работу и она быстро прибежала. Поцеловались, пообнимались и Виктор ей прямо в прихожей рассказал всё как было. И про чтение Библии в машине, и про личное отречение от сана протоиерея. Огорчение на её лице не появилось.

– Так оно и к лучшему.– Лариса улыбнулась. – Я тогда побегу, доделаю дела на работе. Вечером поужинаем и поболтаем. Сделала тебе «пожарские» котлеты, гарнир сварила из гречневой крупы. Ах, и горчицу! Тоже сама сделала. Такую, что нюхать её без слёз было сложно. А насчёт отречения от сана – это ты верно сделал. Раздумаешь работать в церкви, то подашь заявление, да уволишься. А протоиерей уже не сможет сам уйти. Надо ехать и уже тягомотно отрекаться от руководящей должности в Челябинск, как – то начальству обосновывать, собранию и митрополиту в ноги падать. И то могут не принять отречение, а запулят тебя и меня с тобой в дальнюю деревеньку, где приход пятнадцать человек и телевизор сигнал не ловит.

–Лично я вряд ли поверю в Господа. Вот до того, как ты мне про Библию рассказал, я сама чувствовала: не то что – то в религии. И доброго влияния Божьего на жизнь людскую не вижу, не чувствую. Столько зла кругом, а ему это вроде даже нравится. Или управы на зло не имеет? Так какой он тогда всемогущий? Чего ради на колени перед ним падать? Ну, не понимаю я, Витя!

– Ладно. Разберусь.– Сухарев погладил её руку.– Так ты на работу пойдёшь?

– Ну.– Лариса поморщилась.– Отчёт пишу в горком о работе с молодыми, не вступившими пока в комсомол.– А они не хотят вступать. Говорят, что комсомол- профанация. Энтузиазма – то ленинского, революционного, нет ни у кого. Откуда его брать? Техника дрянная. Ломается постоянно. Жильё не дают отдельное. Все в общежитиях. Ни жениться, ни замуж выйти. Чтоб жить потом дружной семьёй со всей оравой? Зарплаты вроде ничего так, а купить нечего. В Зарайск надо ехать или куда подальше. Кино крутят одно и то же в единственном кинотеатре по два месяца. А больше и пойти некуда.

Терпят все потому, что попали в Кызылдалу как в тёмный чулан, где никого и ничего не найдёшь. Сбежали все подальше, чтоб спрятаться. Кто от кого. Или от чего. Но энтузиастов ни одного нет. Только беглые. Пересиживают опасное время и сваливают. Вот про это в отчёт писать? Так они в горкоме сами всё знают. Да то же и с ними. Из горкома пара человек найдется, которые сами приехали, чтобы сделать карьеру и переехать в край цивильный. Остальных тоже судьба пожевала и сюда выплюнула.

– Ну, иди тогда. Вечером поговорим серьёзно. Есть разговор важный.

– Про любовь? – Засмеялась Лариса.

– Да ну.– Виктор поморщился.– Что словами разбрасываться? Про любовь, если она есть – зачем как молитвы читать? Любовь по жизни видно. По отношениям. Слова – это шелуха от семечек. Много можно налузгать. Но ешь – таки семечки. Их и не видно, а вкус есть. Вот и в жизни нашей должен быть вкус, обоим одинаково прекрасный. Иди, Лара. Мне тут подумать надо о работе. Вечером поговорим.

Он остался один, глаза слипались. Устал за последние дни. Почти на ощупь добрёл до кровати в спальне, взял с пола газету «известия» и не донёс до глаз, заснул. Муторная была командировка. И тут вдруг снова раскрутилась кинолента с буквами и Голос Вселенского Разума сказал.

– С возвращением тебя, Виктор. Поговорим сегодня о смысле жизни?

– Поговорим – Ответил во сне Сухарев.

(сон Виктора Сухарева ранним вечером тридцатого января тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в Красном городе Кызылдала)

В чём смысл жизни? Интересуются сутью смысла жизни почти все, кто живёт у вас на Земле. А вы, служители церковные, тем более. Так?

Этим вопросом задавались все мировые религии и все они по-своему на него отвечали. Иисус говорил, что смысл жизни в вере в Бога. То есть в Отца его и в него самого. И в том он же, смысл, чтобы обрести царство Божие после смерти. А вот Будда верил, что смысл жизни состоит в том, чтобы прожить