Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский

– Кто этот великий человек? – одними губами прошептал Абай.

Я сделал вид, что не услышал вопроса и продолжил тем же монотонным голосом.

– И друзьями Аллах наградил его под стать. Легенда утверждает, что в молодости кровью поклялись хранить верность друг другу трое юношей – наш герой, будущий великий визирь Низами ал-Мулк и Хасан ас-Саббах…

– Это же Шейх ассасинов! – глаза Абая стали круглыми от удивления. – Кто же этот величайший из людей, что дружил с ним? Аллах свидетель, как сильно я мечтаю прикоснуться к его мудрости! Один его совет мог бы изменить всю мою жизнь!

Возбужденный тон пациента подсказал мне, что пришло время открыть карты. Мудрый не медлит, когда наступает время жатвы, ибо иной день бывает равен целому году.

– В памяти потомков этот человек остался не благодаря всему вышесказанному, а потому, что был счастлив при жизни настолько, что другие хотели походить на него. Когда он умер в возрасте восьмидесяти трех лет, на его могильной плите выбили имя Гияс ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури. Многоуважаемый, вы спросили совета. Выслушайте же строки, написанные мудрецом.

Сбрось обузу корысти, тщеславия гнет,

Злом опутанный, вырвись из этих тенет,

Пей вино и расчесывай локоны милой:

День пройдет незаметно –

и жизнь промелькнет.

Многоуважаемый Абай Садыков жестом огладил щетину на подбородке и снял с пальца кольцо, украшенное большим сапфиром.

– Воистину, правы люди, утверждающие, что ваша консультация бесценна. Видит Бог, я недостаточно богат, чтобы оставить достойный подарок. В знак уважения примите это скромное кольцо. Вам достаточно показать его любому из моих сыновей или внуков, и клянусь Аллахом, они исполнят все, что вы пожелаете! – старик положил кольцо на стол и, не сказав больше ни единого слова, вышел из моего кабинета.

После ухода пациента я спрятал кольцо в ящик стола. Чувство тревоги тенью мелькнуло в моей душе – камни не приходят к человеку случайно, это всегда знак грядущего. Сапфир – камень северных стран. Что может означать его появление? Впрочем, суетное затуманило мой разум, и я не прислушался к своей интуиции.

Встал, подошел к окну. Для современного врача неприемлемо исчислять свой гонорар в кольцах с драгоценными камнями. Империя в лице мытарей требует, чтобы на каждую принятую в оплату копейку выдавался соответствующий документ. Общество следит за наличием на дверях кабинета прейскуранта с ясно указанными ценами на медицинские услуги. Страховые компании подсылают своих соглядатаев для проверки неукоснительного соблюдения всевозможных инструкций и методических рекомендаций. Негоцианты пытаются превратить медицину в обычный бизнес, а врача – в некое подобие приказчика. И все же…

Было летнее утро. Обычный рабочий день, подобный множеству тех, что уже прошли и еще предстоят. Беседа с аксакалом разбередила мне душу. Я вспомнил выражение скорби на лице Абая, когда он сетовал на бессмысленность своей жизни. А что ждет меня? Бесконечная череда пациентов, высказывающих свои жалобы, радость от маленьких профессиональных успехов и все? Мне уже сорок, но семьи нет, и не предвидится. Мои гонорары позволяют вести скромную жизнь в столице одному, но явно недостаточны для семьи.

Впрочем, в деньгах ли дело? Если бы судьбе было угодно, и я бы родился в арабской семье, то, как у всякого образованного человека, у меня было бы несколько дорог. Скажем, тот же Омар Хайям – поэт, ученый, врач и царедворец. В трактате «Собрание редкостей» Низами Арузи Самарканди пишет: «Дабир, поэт, астролог и врач, – суть ближние люди царя, и обойтись без них ему невозможно. На дабире – крепость правления, на поэте – вечная слава, на астрологе – благое устроение дел, на враче – здоровье телесное. И это – четыре тяжких дела и благородных науки из ветвей науки философии: дабирство и поэзия – из ветвей логики, астрология – ветвь математики и медицина – ветвь естествознания». Вся мудрость объединяется в одном человеке. А как интересна его жизнь: научные открытия, дворцовые заговоры, путешествия в неизведанные страны!

А на Западе? Врач – просто лекарь, поэт – зачастую пьяница и юродивый, а в политику идут и вовсе люди безо всякой чести. Достаточно прочесть Макиавелли, чтобы в этом убедиться. Пожалуй, лишь Леонардо да Винчи является исключением из правил… Да Парацельс…

Впрочем, получается, что не в различиях Восточной и Западной цивилизаций кроется секрет, а в устремлениях самого человека. Как бы мне хотелось стать не просто лекарем, излечивающим чужие болезни, а творцом своей собственной судьбы. Как бы мне хотелось, чтобы, подобно Омару Хайяму, судьба подарила мне дружбу с людьми, подобными великому визирю Низами ал-Мулку и шейху таинственных ассасинов Хасан ас-Саббаху…

II

За окном неслась белая пелена. Ветер змеился по крышам зданий, собирая у водостоков и печных труб небольшие пушистые холмики. Если бы не ярко светившее солнце, иллюзия зимней метели была бы полной. Но на дворе стоял июнь, и белые сугробы были отнюдь не снежными, а состояли из тополиного пуха.

Тополей в Петербурге тьма-тьмущая. В стародавние времена они были посажены в качестве живых насосов для откачки болотных вод из-под фундаментов строящихся зданий. Благодаря тополям держится город на поверхности земли – не тонет. И все бы хорошо, да только вот пух…

Все в нашем мире двойственно. Мне, врачу, сезонное цветение тополей дает возможность поправить бюджет, а для аллергиков хуже нет, хоть из города беги. Впрочем, если не хочешь бросать карьеру ради прохлады ледников Гренландии – пожалуй, единственного места, где больной может гарантированно избежать взаимодействия с растительными аллергенами, то необходимо заранее побеспокоиться о записи на прием к доктору.

Мадам Иванова, зашедшая ко мне в кабинет двадцать минут назад, страдала аллергией с раннего детства. Будучи людьми либеральных взглядов, ее родители ежегодно отправляли любимую дочь на лето в Швейцарию. Горный, чистый воздух помогал пережить неблагоприятный сезон более-менее без страданий. Привычный уклад жизни нарушило замужество.

По достижения шестнадцатилетия Ирина получила предложение руки и сердца от перспективного чиновника Модеста Михайловича Иванова. Жених был хорош собой, пусть не очень знатен, но целеустремлен, серьезен, без глупостей на уме. Родители Ирины, недолго думая, дали согласие на брак.

Венчались в начале июня в Казанском соборе. Помог непосредственный начальник Модеста Михайловича и его патрон князь Куракин. Он же был свадебным генералом и самым главным гостем. Родители