Смотритель - Олег Васильевич Северюхин

— Постараемся сделать побыстрее, — сказал профессор.

— Да уж, постарайтесь, — сказал раздраженно Абакумов, — это вы, грамотеи, тормозите научный и технический прогресс. Нужно все делать быстро. Сказали — нужно! Ответили — есть! И за работу. А через месяц уже первый доклад. Как мы противотанковые оружия делали для защиты Москвы? А? Две недели и готово. Ладно, я пошел, а вы работайте побыстрее. Нам сильный народ позарез как нужен. Бабы не успевают рожать, на вас вся надежда.

В добрый путь один

В оперативно-техническом отделе Главного управления контрразведки СМЕРШ Екатерине Федоровне Добрый день выправили документы на гражданку Швейцарии Гутен Таг Екатерину Фридриховну.

Профессор провожал на вокзале свою лучшую работницу и желал ей удачи.

— Вы там, голубушка, уж поберегите нашего пациента, — говорил он, — это будет революция во всей медицине. Да что там в медицине, во всей науке. Возможно, что мы узнаем тайну нашего мироздания, а, может, узнаем фамилию, имя и отчество нашего Бога.

— Профессор, да что вы такое говорите, — испугалась капитан Гутен Таг — Добрый День, — это же кощунство.

— Нет, милочка, это не кощунство, — парировал профессор, — мы божьи дети и имеем право знать имя Отца нашего. Но это потом, езжайте, милочка, езжайте.

Паровоз дал резкий гудок, затем колеса паровоза закрутились быстро-быстро и состав плавно тронулся с места.

В добрый путь два

Оперативно-технический отдел главного управления имперской безопасности (РСХА) изготовил документы на имя Марии Федоровны Добрый День, которые в этот же день вручили гауптштурмфюреру СС Гутен Таг Марии Фридриховне.

— Мари, ты должна найти нашего питомца, и он должен быть жив, — напутствовал ее профессор Гутен Таг (Guten Tag) — руководитель проекта Зильбер Кугель (Серебряная Пуля). — С этим человеком связана большая тайна, которую я раскрою тебе только после возвращения вместе с ним. С нами Бог и Фюрер. Хайль Гитлер, — и профессор отвернулся, смахивая в платочек непрошенную и крупную слезу. Затем он вышел из лаборатории и в его твердой походке чувствовалась решительность немца, бросившего вызов всему цивилизованному миру.

Бомбардировщик немецких люфтваффе, натужно гудя, совершил посадку в Стамбуле, бывшем как бы нейтральной, но пронемецки настроенной территорией, на которой кишели сотни разведчиков со всего мира, выискивая то, не знаю что и неизвестно для чего, но никогда и никакая информация не оказывалась бесполезной.

— Мадам, давайте ваш чемодан, Ахмед всего лишь за пару пиастров поможет, — сказал смуглый носильщик на русском языке.

Мария Федоровна не удивилась и спросила:

— А что, турецкие лиры сейчас не в ходу, — и отдала свой чемодан носильщику, расплатившись с ним двумя бумажками.

Вечером в кабинет Абакумову вошел секретарь с папкой.

— Радиограмма.

В радиограмме было три слова: Роза Тибет Шамбала.

— Так, так, — удовлетворенно ухмыльнулся генерал, — посмотрим, чей соловей поет лучше[9].

.

Кабинет Лаврентия Берии.

— Приказываю, — генеральный комиссар безопасности чеканил слова, поблескивая стеклами круглых очков, которые он надевал, когда был сильно не в духе, потому что пенсне сваливалось с носа, — установить круглосуточное оперативное наблюдение за козлом полковника и за свиньей политрука. Изолировать их от общения с местным населением и дождаться, когда они снова переселятся в их тела и тогда обоих отдать под трибунал. Обоих, и под трибунал, чтобы знали, как под личиной сотрудника доблестного и народного комиссариата внутренних дел скрывать личину верующего козла, а под личиной политического работника скрывать обыкновенную свинью и еще в свинском состоянии распевать Интернационал. Что он, других песен не знает. Например, вот эту, — и он начал притоптывать ногой, вспоминая подходящую к случаю песню, — ты же мени пидманула, нет, лучше вот эту, — шумел камыш, да ну его, пусть Щербаков с ним разбирается.

Кабинет начальника Главного политического управления Красной Армии Щербакова.

— Вы говорите, что свинья хрюкает Интернационал? — кричал Щербаков. — Да как вы смеете оскорблять пролетарский гимн? Да я вас всех на партийную комиссию, всех из партии исключу, подлецы, свинью зарезать и скормить ее, — и он прикрыл рот ладошкой. — А товарищ Сталин знает об этом?

— Так точно, знает, — подтвердил помощник.

— Тогда так, — откашлялся Щербаков, — для свиньи построить отдельный свинарник, дать ей усиленный рацион и охрану, охрану выставьте, чтобы не дай Бог, какая-нибудь сволочь не объела бесценное приобретение и доказательство того, что марксизм-ленинизм охватил весь живой мир. Если так пойдет, то и воробьи будут чирикать цитаты из классиков, напоминая людям из враждебных нам государств, что идеи Маркса, Ленина и Сталина это мощное оружие в борьбе с мировым империализмом и они всесильны, потому что они верны.

Где-то в Тибете

Тибет. Горная тропа. Завывает ветер и бросает в лицо пригоршни снега. На тропе Савандорж с медным котелком, штурмфюрер фон Безен и лейтенант Метелкин.

— Савандорж, — сказал штурмфюрер, — ты что наделал?

— Я, однако, — ответил монах, — только тучи и дождь хотел вызвать, а вот смотри, как получилось. Сильно котелок звенел.

— Ты куда нас занес? — вступил в разговор Метелкин, удивляясь тому, что он говорит по-немецки так, как будто это его родной язык.

— Однако, не знаю, где мы, — сказал Савандорж, — сейчас вот в котелок постучу и узнаю.

— В бубен тебе настучать надо, — сказал по-русски фон Безен, сам удивляясь тому, что говорит на языке своего врага и что русский лейтенант свободно говорит по-немецки.

— Однако, у Савандоржа нет никакого бубна, поэтому в бубен стучать не будем, — сказал монах, — а вот вы оба можете смотреть друг на друга как в зеркало.

— Слушай, монах, — сказал штурмфюрер, — перестань говорить загадками, я смотрю на своего врага и не вижу самого себя, он не зеркало.

— А вот видишь, только ты не догадываешься, — начал говорить монах, закатывая глаза к небу, — и он тоже не догадывается, — продолжил монах, указывая на Метелкина.

— Ты чего-нибудь понимаешь? — спросил фон Безен у лейтенанта.

— Совершенно ничего не понимаю, — ответил тот, — хотя, если исходить из того, что если я гляжу на тебя и вижу себя, а если ты глядишь на меня и видишь меня, то мы с тобой внешне похожи. У тебя есть родинка за левым ухом? — спросил Метелкин.

— Вроде бы есть, — сказал штурмфюрер, — посмотри сам, а потом я посмотрю у тебя.

Они осмотрели друг друга, нашли родинки и сели рядом на тропе, забыв о пронизывающем холоде.

— Выходит, что мы с тобой родственники, — сказал Метелкин по-немецки.

— Выходит, что так, — подтвердил фон Безен по-русски, — мне часто снилось, как моя мама пела мне колыбельную песню на русском языке.

— А я помню, как моя мама пела колыбельную на