Притворюсь твоей сестрой - Анна Сергеевна Одувалова

class="p1">Дед откладывает серебряные столовые приборы в сторону. Его пальцы обхватывают основание хрустального бокала, но он не пьёт. Просто держит. В нашем уголке ресторана становится тихо, только приглушённые звуки зала долетают до нас.

– Как интересно, – произносит он наконец, растягивая слова. Взгляд холодных ясных глаз останавливается на мне. – Хочешь рассказать?

 Я чувствую, как по спине пробегает холодок, но внутри только пустота и решимость. Притворяться бесполезно.

– Не хочу, – отвечаю я тихо, но чётко, не отводя взгляда. Я не собираю врать в этом вопросе. – Но расскажу.

Дед медленно кивает, словно это именно тот ответ, которого он ждал. Его взгляд становится ещё более пристальным.

– Почему именно мне? – Он делает короткую паузу. – А не матери?

Я опускаю глаза на свою тарелку. Потом снова смотрю на него.

– А вы как думаете? – отвечаю я, стараясь сдержать вызов в голосе. – Маме будет спокойнее, если она не будет ничего знать.

Уголки его губ едва заметно дёргаются – не то улыбка, не то нет. Но глаза не смеются. Дед внимательно изучает меня, вглядывается в каждую черточку, запоминает каждую реакцию. Словно видит впервые. Словно пытается найти в моём лице кого-то знакомого и не находит.

– Ты сильно изменилась, Зои, – произносит он наконец, и в его голосе слышится что-то неуловимое – может, растерянность, а может, просто констатация факта. – Иногда мне кажется, я совсем тебя не знаю.

В ушах шумит, но я заставляю себя не моргать. Это моя правда. Правда, которую я несу за нас обеих. Себя и Зои.

– А вы и не знаете, – вырывается у меня, и голос звучит тише, но твёрже, чем я ожидала. – Никто из вас не знает…

Дед замирает. Его пальцы крепче сжимают бокал. Его взгляд пронзительный, он словно пытается заглянуть в душу, но я не боюсь.

Потому что нельзя пережить то, что пережили мы, и остаться прежними. Нельзя пройти через тот кошмар с каменными стенами, болью и страхом и не измениться до неузнаваемости. Это моё единственное надёжное прикрытие. Самая чистая правда во всей этой лжи.

И Зои… если бы она выжила… она бы тоже изменилась. И он бы тоже её не узнал.

Мой рассказ – это переплетение историй Зои и моих собственных, самых тяжёлых воспоминаний. Я стараюсь аккуратно соединять их, как нити в узоре, чтобы не порвать. Моя магия всегда была своенравной и непредсказуемой: вспыхивала в неподходящие моменты и исчезала, когда была нужнее всего. Поэтому, когда в наш приют приехали сотрудники из того самого медицинского учреждения для одарённых, меня забрали без долгих раздумий. Проще было избавиться от проблемного ребёнка.

Я всё ещё хочу верить, что это произошло не специально. Что воспитатели и руководство приюта действительно не знали об ужасах Оушш-Холла. Что они думали, будто отправляют меня в какое-то строгое, но лечебное место. Так думать легче.

Зои попала туда иначе. Её не отдали – её похитили. Схватили по дороге из школы. Именно эту версию я сейчас рассказываю деду. Мой голос звучит ровно, почти равнодушно, ведь я говорю о чужой жизни, выдавая ее за свою.

– Меня должен был встретить водитель, как обычно. – начинаю я, глядя мимо плеча деда на темнеющую за окном воду Кейры. – Но до машины я так и не дошла.

Дед сидит неподвижно, сложив пальцы домиком перед лицом. Он не перебивает.

– Почему? – его вопрос звучит тихо, но чётко.

Я делаю небольшую паузу, будто собираясь с мыслями и с памятью, которая на самом деле не совсем моя.

– Причин две. Первая, в тот день наш основной водитель отвозил маму. И за мной приехал другой.

– Мой. Его проверили не единожды, до его магмобиля ты не дошла. Он ни причем.

– Возможно, но раньше я с ним не ездила, и он припарковался не там, где обычно ждал меня Контор. Я пошла не в ту сторону.

– Но он тоже стоял у забора школы. Неужели это сыграло ключевую роль?

– Сложно сказать спустя годы. У меня на выходе сильно закружилась голова, – говорю я тихо. – Прямо у школьных ворот. Всё поплыло перед глазами. Меня кто-то поддержал под руку… кто-то знакомый, иначе он не смог бы оказаться на территории школы. – А очнулась я… – Я специально делаю паузу, будто мне тяжело говорить. – Я уже была в Оушш-Холле.

На лбу деда появляется лёгкая морщинка. Он медленно опускает руки на стол.

– Оушш-Холл, – повторяет он, медленно произнося каждое слово. Его голос не выдаёт эмоций, но атмосфера в комнате меняется, становится напряжённой.

– Это место, – говорю я чётко, старательно проговаривая каждое слово, – куда вам никогда не захочется попасть. Ни при каких обстоятельствах.

Дед погружается в задумчивое молчание. Лёгким движением пальца он подзывает официанта, который тут же появляется рядом с нашим столом. Через пару минут перед дедом стоит чашка горячего чёрного кофе. Его горьковатый аромат разливается в воздухе. Я киваю официанту и показываю, что хочу такой же.

– Я слышал про Оушш-Холл, – медленно произносит гранд мирс, покручивая чашку в руках. Его взгляд становится тяжёлым. – Это было громкое дело. Там проводили ужасные эксперименты над одарёнными детьми. В основном сиротами. – Он делает паузу, внимательно глядя на меня. – Ты говоришь, что была там?

Я пожимаю плечами, стараясь, чтобы это выглядело естественно и даже немного безразлично.

– Но клинику закрыли два года назад. Личности всех спасённых детей установили и задокументировали.

Он молчит и смотрит с ожиданием, пытаясь поймать на лжи.

– А меня не спасли, – тихо отвечаю я, позволяя голосу дрогнуть, и опускаю взгляд в тарелку, будто погружаясь в тяжёлые воспоминания.

– Что ты имеешь в виду? – Его голос становится жёстче.

– Мы жили втроём в одной комнате, – начинаю я тихо, всё ещё не глядя на него. – Кэт – приютская девочка с нестабильным даром. Селест – самая младшая, тоже из приюта. И я. У Селест был реальный шанс на спасение – её искал старший брат, но… – Я замолкаю, прикусывая губу, будто сдерживая эмоции. – Она погибла первой. Когда её брат пришёл в клинику за ответами, она уже была мертва. Я успела передать ему записку. Он, не буду называть его имя, стал действовать осторожнее. Позже устроился разнорабочим, и иногда мы встречались тайком. Он обещал помочь, но спасти всех сразу было невозможно… Тогда Кэт придумала план. Ужасный в своей жестокости.

– Почему ужасный? – глухо спрашивает дед.

– Вы знаете, в чём заключались эксперименты над детьми? Почему нас селили по несколько человек в одну комнату?

Дед молчит. Его лицо становится похожим на восковую маску – ни единой эмоции. Я продолжаю.

– Более сильная