Рокировка - Василий Анатольевич Криптонов

всколыхнёт так, что мало не покажется.

Крах императора. Гибель империи. И никого, кроме самого императора, формально винить будет нельзя. Александр Четвёртый Романов войдёт в историю, как император-безумец…

— Костя? За нами приехали! — подёргала меня за рукав Надя уже на вокзале.

Мы с Кристиной сели в тот же поезд, которым ехали она, Вова и дед. Я встряхнулся, нашёл взглядом знакомую машину и спешащего за носильщиком Трофима.

— Я не поеду домой.

— Как так — не поедешь? — изумилась Надя.

— Есть… срочное дело. Извините. Буду позже.

Я заторопился к стоянке такси, провожаемый недоуменными взглядами сестры и Вовы. Дед покачал головой, но не сказал ни слова.

* * *

— Куда едем, ваше сиятельство? — спросил таксист, глядя в зеркало заднего вида.

Я встретил его взгляд. Несколько секунд размышлял, не сменить ли машину. Потом мысленно махнул рукой: ну, кто в Петербурге меня не знает? Уже, кажется, грудные младенцы скоро начнут выпрыгивать из колясок, показывать пальцами и визжать от восторга. Если видеть опасность за каждым кустом, закончишь тем, что станешь бояться даже кустов.

Далее я задумался, какой назвать адрес. Первым и очевидным позывом было — ехать к Клавдии. Мне оставалось всего ничего до полного почернения жемчужины, а потом…

Потом. Если верить Платону, путь назад есть, однако он идёт через такие дебри, что пробраться через них — задача не для каждого. В том, что я одолею этот путь, если захочу, я не сомневался. Сомневался в том, что захочу.

— Ваше сиятельство? — осторожно повторил водитель.

— Угу, — отозвался я. — В Чёрный Город.

Водитель кивнул с радостным выражением на усатой физиономии, и принялся выруливать со стоянки.

— А куда там, в Чёрном Городе?

— Позже скажу. Езжай.

Наверное, у водителя сложилось впечатление, что я хочу сохранить в тайне цель своего визита. В действительности же я просто не знал, какова эта цель.

Мысли об очищении жемчужины наполняли меня непонятным раздражением.

Клавдия опять будет с тревогой смотреть мне в глаза. Вздыхать, качать головой. Возьмёт меня за руки, заберёт мою — мою! — энергию. А ради чего, спрашивается? Ради спасения каких-то отбросов. Людей, даже имён которых никто не вспомнит через пятьдесят лет. В моём мире их можно было бы назвать безымянными винтиками в механизме Концернов. Здесь им скорее подходило сравнение с галькой под ногами.

Для винтиков собрали весьма сложный механизм. Галька же валялась просто так. Без всякой пользы…

— Плохие мысли, — прошептал я. — Очень плохие мысли!

Моя жемчужина теплела, а я по этому поводу не чувствовал ничего. И ни с кем не мог поговорить. Я вдруг с пугающей отчётливостью понял, что друзей-то у меня в этом мире и нет. Друг — это ведь тот, кто знает тебя от и до и — принимает. При этом он с тобой — на равных.

Мишелю до меня — как до Бразилии вприсядку, и он сам это осознает даже лучше, чем я. Анатоль, Андрей — приблизительно из той же оперы. То, что важно для них, для меня — пустой звук. И наоборот. Что они могут мне сказать, если я обращусь к ним? Только то, чему их научили мамы и папы. Свой опыт — реальный опыт, помогающий жить, — появляется гораздо позже.

Дед предвзят. Клавдия — милый, бесконечно добрый ангелочек с красивыми глазками. Приятно знать, что где-то такие парят в облаках, но обсуждать с ними что-то своё — боже упаси. Кристина… Пожалуй, Кристине я мог бы открыть душу по-настоящему. Но у меня был выбор — сделать из неё друга или подругу. Я выбрал второе, и теперь некоторые двери для меня закрыты. Вот и оставался всего один вариант.

— Останови здесь, — сказал я, увидев витрину магазина.

— Сию секунду-с. — Водитель свернул к обочине. — С вас, ваше сиятельство…

— Поездка не закончена. Подожди, я недолго.

В магазине я действительно пробыл недолго. Вернулся с бумажным пакетом и сел обратно. Назвал точный адрес.

— Но это ведь не Чёрный Город? — удивился водитель.

— А Париж — не столица Аргентины, — буркнул я. — Но я же тебя не утомляю этими подробностями, верно?

Водитель умолк и выполнил разворот.

Адрес, разумеется, был отчасти липовым. Я уважал стремление адресата к конспирации. К тому же, вовсе не был уверен, что он дома.

Расплатившись с водителем, я вышел из машины и прогулялся немного пешком. Погода была — под стать душевному состоянию. Небо заволокло тучами, резкие порывы ветра то и дело бросали в лицо колкую морось.

Нужный дом оказался добротным трехэтажным строением, по две квартиры на каждом. Я поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Спустя несколько секунд она открылась. Платон молча уставился на меня.

Видеть его в бархатном халате и домашних туфлях было до такой степени непривычно, что я чуть было не развернулся и не ушёл. Но поборол себя и вместо приветствия протянул пакет.

Платон взял его, заглянул внутрь. Достал бутылку коньяка. Одну из двух.

— Я так понимаю, это — не презент, — сказал он.

— Стаканы у тебя найдутся? — спросил я. — Мне семнадцать лет, и весом я чуть не в два раза меньше тебя. Так что по большей части можешь расценивать как презент.

Платон молча отступил вглубь квартиры, и я вошёл внутрь.

Глава 19

Детали

Платон разлил по второй. Моя жемчужина лежала на столе. Чёрная, с крохотным белым пятнышком.

— И что же такое произошло в Париже? — спросил Платон тихим голосом. Взгляд его не отрывался от жемчужины.

— Не надо тебе об этом знать, — сказал я. — И никому не надо.

— Я — не мальчик, Константин Александрович.

— Да и я не девочка, чтобы играться с тобой в загадки. Не хочу об этом говорить — вот и всё. Давай просто выпьем.

Я поднял пузатый бокал. Платон повторил мой жест. Раздался негромкий звяк, и обжигающая жидкость скользнула по пищеводу.

— А могу я хотя бы спросить, почему вы не поехали к Клавдии Тимофеевне?

— Ехал к ней, — кивнул я. — Но потом… Потом — не доехал.

— Почему?

— Потому что взял вот эту бутылку и назвал адрес лавки зеленщика недалеко от твоего дома.

— Вы ведь поняли мой вопрос, Константин Александрович.

— А ты — понял мой ответ. — Я буквально вцепился взглядом в глаза Платона. Он не моргал и не отворачивался. — Я перестал понимать, зачем, — признался я. — Чего ради мне очищать жемчужину? Мой непосредственный начальник — чёрный маг. Моя девушка, — я решительно отбросил всяческие эвфемизмы и околичности, — тоже. Я единственный раз поступил, как самый настоящий чёрный маг и получил в десять раз больше информации, чем когда пытался играть в белого. Мне уже тысячу раз говорили, что чёрная и белая магия — это не добро и зло, что нет никакой трагедии. Так чего ради мне, спрашивается, держаться за это? — Я ткнул пальцем в белое пятнышко на жемчужине.

Платон внимательно выслушал меня. И — какое облегчение! — у меня совсем не возникло ощущения, что он слушает лишь для соблюдения приличий, чтобы выдать давно готовый ответ, какую-нибудь убогую банальность.

— Помните, когда мы с вами только познакомились, я рассказывал вам о чёрном маге, который стал белым, — медленно проговорил Платон. — Я сказал тогда что этот маг — единственный, о ком точно знаю, что это ему удалось?

— На память не жалуюсь, — кивнул я.

— Вы ведь догадались, о ком я говорил.

— Догадался сразу. Потому сейчас и пришёл. Объяснишь, зачем? Что это было за обещание, которое ты дал?

— Это длинная история.

— А я никуда не спешу. — Я взялся за бутылку. — Слушаю.

— Видите ли. Клавдия Тимофеевна… Я знаю её давно, с самого рождения. Клавдия — дочь моего хорошего друга, барона Тимофея Вербицкого. Тот был настоящим белым магом, а я когда-то был чёрным. И мы с ним… воевали вместе. Так уж сложилось, что белый маг оказался на поле сражения. Тимофей был не очень-то сильным, и как мага его мало кто рассматривал.

— А можно я угадаю? — поднял я руку. — Случилось Большое Дерьмо. Ты должен был погибнуть. Но Тимофей тебя вытащил. Ты вообще не понимал, зачем он это делает, даже просил его оставить тебя. Но он — всё равно вытащил. А сам при этом погиб. Перед смертью попросив тебя позаботиться о дочке. И вот, когда это прелестное создание, этот ангел во плоти посмотрел тебе в глаза и попытался увидеть в тебе такого же белого мага, каким был папа, ты не смог отказать. В чём я ошибся?

Платон взял наполненный бокал.

— В деталях, — сухо сказал он. — Тимофей меня не «вытащил». Он просто перебил тех,