Слеза Иштар - Lark A. Bratenska

меня братом, – прошипел Часовщик, но в его голосе прозвучала неуверенность.

Группа замерла, наблюдая за этим неожиданным диалогом. Тим крепче сжал сумку с Гранями и понял: финальная битва будет не такой, как он ожидал.

Орисс шепнула Эхо:

– Ты видишь? Они отражают друг друга, как мы с тобой. Только они этого не понимают.

– Или боятся понять, – отозвалась Эхо.

Аритмикс медленно поднял руку, в воздухе возникли вихри красок. Часовщик ответил жестом, и краски выстроились в идеальную спираль. На мгновение их силы создали нечто прекрасное – упорядоченный хаос, танцующую структуру.

Оба одновременно отдёрнули руки, словно обожглись.

– Грань Порядка, – сказал Часовщик, обращаясь к Тиму, но глядя на Аритмикса. – Она у меня. В Башне. И ты за ней придёшь.

– Мы придём, – твёрдо ответила Иша, вставая рядом с Тимом.

– Все мы, – добавил Вульф.

Часовщик и Аритмикс исчезли одновременно, оставив группу в медленно рассеивающейся Стране Сновидений.

– Что-то здесь не так, – пробормотал мсье Ренар. – Эти двое… они больше похожи, чем различны.

– Именно поэтому они и ненавидят друг друга так яростно, – тихо сказала Орисс. – Никто не ненавидит сильнее, чем тот, кто видит в другом отражение собственных страхов.

Тим открыл скетчбук и начал быстро рисовать. Часовщик и Аритмикс. Порядок и Хаос. Двое, стоящие по разные стороны зеркала.

Но в его рисунке зеркало постепенно исчезало, и две фигуры становились всё ближе друг к другу.

Глава 14: Япония времён кицунэ

Мир встретил их влажным воздухом, пропитанным ароматом цветущей сакуры и дымом благовоний. Под ногами шуршала опавшая листва, влажная от утренней росы, а где-то вдали звенели храмовые колокольчики – тонкий, серебристый звук. На языке оставался сладковатый привкус цветочного нектара, висевшего в воздухе густым туманом.

Иша замерла, едва ступив на усыпанную лепестками тропу. Что-то в этих запахах, в этих звуках ударило ей прямо в сердце – не узнавание, а воспоминание. Кожа покрылась мурашками, словно тысячи невидимых пальцев коснулись её души.

– Я помню этот мир, – прошептала она, и голос дрожал от эмоций. Воздух вокруг неё замерцал, наполнившись запахом лисьего меха и дыма костров. – Я помню… так много жизней здесь.

Вульф обернулся, его ноздри уловили изменение в её запахе, теперь он был многослойным, сложным, как старое вино. За её спиной мелькнули призрачные силуэты девяти хвостов, и воздух наполнился потрескиванием невидимого пламени.

– Моя Кицунэ, – выдохнул он, слово прозвучало как молитва. – Девятихвостая.

– Давно, – Иша коснулась коры древней сакуры, под её ладонью дерево отозвалось тёплой вибрацией. – Много раз была. В этом мире я чувствовала вкус императорского саке, слышала плач детей, которых защищала от демонов, ощущала шёлк кимоно на своей коже…

Воспоминания хлынули потоком, каждое – с собственным букетом ощущений.

Она стоит перед императором Хэйан, её девять хвостов скрыты иллюзией, а на языке – вкус лжи, сладкой как мёд. «Государь, ваши враги собираются у северных границ», – говорит она, зная, что спасает тысячи жизней этим обманом.

Другая жизнь: она кормит грудного ребёнка, оставленного у храма, своим молоком, превращённым магией из лисьего. Малыш плачет, её сердце разрывается от материнской боли, которую она никогда не должна была чувствовать.

И ещё: она стоит над телом самурая, которого соблазнила и погубила ради собственной выгоды. Его кровь пахнет железом и сожалением, а в его мёртвых глазах – отражение её истинного лица.

– Но не все воспоминания настоящие, – призналась она, морщась, словно от физической боли. – Некоторые я приукрасила, сделала красивее, чем было на самом деле. Я… я украла чужие истории и выдала их за свои. Потому что мои собственные казались мне недостаточно… значимыми.

Рядом с ней шёл Тим, Грань Познания в его сумке отдавала горячим пульсом в такт сердцебиению. Он больше не держался особняком, его гнев выветрился, оставив лишь лёгкую горечь незажившей раны.

– Я не могу больше винить вас во всём, – сказал он, глядя на храм, чьи бронзовые колокола мерно раскачивались на ветру. – Ситуация была сложнее, чем я думал. Вы все… вы пытались защитить друг друга. Пусть и неправильными способами.

Звук его голоса изменился, стал мягче, без той резкости, что была раньше. Орисс почувствовала, как напряжение в воздухе ослабло, словно кто-то отпустил туго натянутую струну.

– Но я всё ещё злюсь, – добавил Тим тише. – На Часовщика. На то, что он использовал меня. И на себя – за то, что позволил.

– Это нормально, – тихо сказал Вульф. – Злость – это тоже часть исцеления. Главное – не позволить ей стать единственным, что тебя определяет.

Впереди поднимались тории из чёрного камня, холодного даже под лучами солнца. Воздух за ними был гуще, насыщен запахами мха, старых камней и чего-то более древнего – так пахло время само по себе.

Орисс и Эхо шли рука об руку, их дыхание синхронизировалось. Орисс чувствовала металлический привкус на языке – признак того, что её дар работает на полную мощность, а кожа Эхо мерцала, отражая каждое существо, которое они встречали.

– Смотри, – прошептала Орисс, её голос звучал так, словно доносился издалека. – Они не злые и не добрые. Просто… древние. Они существуют за пределами наших определений.

Эхо кивнула, её тело задрожало от усилия. Воздух вокруг неё наполнился звуками, которых не было – эхом давно забытых голосов, отражениями чувств кодама, шелестящих в кронах деревьев.

– Я вижу их сразу всех, – прошептала она. – Каждую форму, которую они принимали. Каждую жизнь, которую прожили. Это… это прекрасно и страшно одновременно.

В глубине леса воздух стал плотнее, почти осязаемым. Древний храм Фусими Инари возвышался перед ними, каждый камень его стен, казалось, дышал собственной жизнью. В центре святилища, на алтаре из белого нефрита, покоилась пятая Грань – серебристый кристалл, который постоянно менял форму, то становясь драконом, то рассыпаясь на тысячу светлячков, то принимая облик феникса.

– Грань Трансформации, – прошептала Орисс, снимая очки, чтобы лучше видеть истинную природу кристалла.

Тим медленно приблизился, его руки покрылись мурашками от энергии, исходившей от кристалла. Пурпурный шрам на правой ладони пульсировал в такт с сиянием Грани. Он пах озоном и возможностями, а на языке оставлял вкус мёда и металла одновременно.

– Трансформация, – повторил Тим. – Конечно. Изменение… преобразование… становление чем-то новым, не отрицая старого.

Он протянул руку, но не коснулся кристалла. Ещё нет. Что-то подсказывало ему, что время ещё не пришло.

Самые древние ёкаи окружили храм безмолвным кольцом. Их дыхание было почти неслышным, но Вульф чувствовал каждый выдох кожей. Тэнгу-старейшины пахли горными ветрами и снегом, кицунэ – дымом костров и осенними листьями, кодама источали аромат древесной