И всюду слышен шепот Тьмы - Джой Моен

Эмильен Тома протянул одну белоснежную карточку на троих, которую осторожно приняла из его рук стоящая ближе Арлетт, с глупым выражением лица уставившись на крохотные черные буковки, словно видела их впервые. Мужчина знал, какой эффект производит, за него давно говорила репутация, Эмильен нисколько не сомневался в том, какой ответ услышит, но на самом деле, его интересовала лишь одна участница прослушивания, чью силу он ощутил, хоть и не понимал природы таковой.

– А с вами, дива, я бы хотел переговорить наедине.

– Со… мной? – отрываясь от надписи на карточке, переспросила Моник и удивленно подняла брови.

– Oui, именно так я и сказал.

Девочки переглянулись, легонько подтолкнув подругу в спину. Неуверенным шагом Зоэ-Моник двинулась за Эмильеном, уведшим ее в угол, подальше от сцены. Мужчина облизал тонкие губы, снова вытер выступивший пот, если бы Моник не сказали о репутации этого человека, она бы решила, что тот нервничает, но девушка не знала, что то было не беспокойство, а предвкушение. Заполучить очаровательную исполнительницу, умеющую своим голосом гипнотизировать толпу, все равно что выиграть в лотерее, сорвав куш.

– Вам, моя дорогая, я бы хотел предложить особенные условия сотрудничества, ничего такого, не подумайте. Я хочу, чтобы вы, под моим руководством, разумеется, выступали соло, и не просто на дешевой сельской сцене, а в настоящих барах и кабаре! Естественно, под псевдонимом, чтобы никто не узнал, что вы еще школьница, а то, ну, знаете, моралисты утопят нас в своих нравоучениях. Однако подумайте о возможностях, mon oiseau![40] Мы подберем вам особенный образ, который покорит всю Францию, я вам гарантирую!

От изумления лицо Моник вытянулось, румянец коснулся щек, она и подумать не могла, что после первого же выступления получит столь щедрое предложение. Не каждый день выпадает такой шанс, но стоит ли торопиться и соглашаться сейчас? Возможны риски, родители едва ли окажутся в восторге, узнав об этом, с другой же стороны, Эмильен Тома не просто какой-то обыватель, он предлагает обезопасить ее, сулит успех и средства, которые никогда не бывают лишними, а главное, Моник сможет смело исполнять песни собственного сочинения.

– Вы хотите, чтобы я просто выступала на сцене, гм, в маске, к примеру? А я смогу продолжать учиться? Это важно для меня.

– Конечно, конечно! В маске? Parfaitement!![41] И вы сможете в любой момент отказаться и уйти, если на то будет ваша воля. Это вы диктуете мне условия, а я буду иметь удовольствие исполнять ваши мечты, дорогое дитя.

Эмильен изобразил книксен, протягивая девушке еще одну визитную карточку.

– Спасибо, я должна обдумать ваше предложение.

– Договорились. Позвоните мне, я подготовлю договор, но не слишком долго, а то ведь и я могу передумать.

Мужчина быстро удалился, а Моник убрала карточку в карман платья как раз в тот момент, когда из-за двери показались носы Арлетт и Леони, с визгом кинувшиеся обнимать подругу, поздравляя с успехом.

– Ну что, он сделал тебе предложение, от которого невозможно отказаться, да?

– На самом деле…

Леони фыркнула, выставляя ладонь вперед, показывая свое несогласие с противоположным мнением.

– Нет-нет-нет, ничего не хочу и слышать. Не знаю, как ты, а я точно соглашусь. Арлетт?

Подруга закивала, не сдерживая улыбку. Леони еще долго продолжала приводить аргументы, пока девушки не вышли в зал, где их встретили заждавшиеся родители Моник.

– Значит, вы и есть подруги моей дочери? Выступление было невероятным! Вы – умницы!

– Спасибо, мадам Гобей. К нам даже подошел сам…

Но Леони замолчала на полуслове, когда Моник больно ущипнула девушку за руку, умоляя глазами сохранить произошедшее в секрете.

– А, не важно. Рады, что вам понравилось. Надеюсь, в ближайшем будущем выступлений станет больше, – как всегда, закончила за подругу Арлетт Пинар, улыбаясь родителям Зоэ-Моник своей самой обворожительной улыбкой.

В это же время к ним подошел Эрве Дюшарм, принявшись сбивчиво рассказывать свои впечатления, рассыпаясь в комплиментах, чем смутил Моник еще сильнее. Только спустя миг он понял, что перед ним стоят родители девушки.

– Ты не представишь нас, детка? – предложила Элайн, беря под руку напрягшегося супруга, приветливо улыбаясь.

– Это Эрве, Эрве Дюшарм. А это мои родители, Элайн и Эгон.

– Приятно познакомиться, мадам, месье…

Эрве протянул для рукопожатия ладонь отцу девушки, едва коснувшись губами костяшек пальцев Элайн, чем произвел на нее приятное впечатление манерами, которые, кажется, с каждым годом таяли пропорционально современности общественности.

– Рад знакомству, хоть и немного удивлен тому, что сумел упустить появление парня у моей взрослой дочери.

На слове «парня» Арлетт и Леони прыснули со смеху, а Моник стала пунцовой, положив ладонь на лицо, чтобы оно пылало меньше, когда почувствовала, как рука Эрве легла на ее плечо.

– Прошу прощения и обещаю, что никогда не обижу и не дам в обиду вашу дочь.

Ответ Эрве удовлетворил Эгона, и только после этого мужчина пожал парню руку. Зоэ-Моник хотелось раствориться, просочившись капельками крови между щелей в досках, чтобы не быть свидетельницей этой сцены. Она испытывала стыд за реакцию отца, хоть и прекрасно понимала его мотивы, при этом слова Эрве, его прикосновение растапливали нутро, словно кусочек масла на горячей сковороде. Откланявшись, вместе с родителями Моник прошла к транспорту, обернувшись перед тем, как сесть в него. Подруги махали, прощаясь, Эрве же, засунув руки в карманы брюк, неотрывно следил за ней, улыбаясь уголком губ. Она почувствовала, как это мгновение тяжелым оттиском печати легло на ее сердце.

* * *

Лес покрытых мхом каменных часовенок не имел конца и края, домики разных форм и размеров упрямо хранили чужие темные тайны сквозь лета и эпохи. Кладбища не вселяли страх в Зоэ-Моник, напротив, дарили умиротворение. К чему беспокоиться о мертвых, когда большей угрозы всегда стоило ожидать от живых? Гротескный взвод из мрамора и бетона имел свое очарование, словно волшебный мир из не выплаканных скорбящими слез, не высказанных мертвецами слов, отдельная часть мироздания, существующая по своим правилам. В воздухе ощущалось скорое приближение осени, что лишь усиливали запахи влажной почвы и начавшие подгнивать листья.

Редкие каменные статуи плачущих херувимов и замерших в задумчивости печальных женщин навевали на мысль о том, что смерть – тоже в некотором роде искусство, требующее больших жертв, чем красота. Узкая дорожка уходила вверх и влево, огибая кладбище по самому краю. Семья Гобей молча шествовала вперед, словно ведомая магическим клубком, показывающим дорогу, пока невдалеке не показался силуэт низкой кованой ограды. Здесь путников встретили неровные ряды склепов с тяжелыми железными дверьми и обязательными католическими крестами поверх металла.

Эгон Гобей встал подле одной из часовен, повернув голову к супруге и дочери, тем