Эр-Три - Адель Гельт

- Совместная защита диссертаций прямо запрещена на всей территории Болонского научного права. Еще в двадцать втором, на волне внезапно выросшей важности черных, желтых, красных, чешуйчатых и даже мохнатых, жизней, возникла порочная практика: следом за настоящим соискателем степени, как бы в хвосте, шли новоявленные ученые, все достоинства которых ограничивались необычным экстерьером, но во внимание принимались в первую очередь… - Я перевел дух.

- В общем, когда ситуация приняла угрожающие масштабы — на два десятка свеженазванных пи-эйч-ди приходился всего один человек, понимавший, о чем идет речь в совместно защищенной диссертации, и это немедленно сказалось на качестве и объеме научных исследований — и было принято решение о запрете таких совместных защит. Правда, я считаю, что это все равно была полумера. Следовало и вовсе отозвать все ученые степени, полученные таким образом…

-…но в те годы за такое могли попросту линчевать на площади, - подхватил американец. - Я очень хорошо все это помню, да…

- Наши миры удивительно похожи по форме и совершенно различны по содержанию, - немного задумчиво ответила администратор. - У нас групповая защита означает, что тема настолько многогранна, что одному человеку просто невозможно охватить ее всю даже самым могучим интеллектом. У вас же — что за один, потенциально великий, ум, держатся, как рыбы-прилипалы за акулу, десятки посредственностей.

- Можно подумать, у вас так не бывает! - фыркнул я. - Возьмем, хотя бы, вашу семью. Сколько самых разных ничтожеств наверняка паразитирует на несомненном гении Вашего великого деда!

Наталья ничего не ответила. Было видно, что она задумалась, глубоко и внезапно, и что-то такое вспоминает.

Наталья молчала, молчал и я. Соответственно, ничего не говорила девушка Анна Стогова. Издавал ли осмысленные звуки товарищ Хьюстон, я доподлинно не знал: воспользовавшись начавшимся диспутом, американец тактически верно отступил в сторону небольшого бара, где и занял круговую оборону в компании большой бутылки чего-то прозрачного и закусок, горкой наваленных на большое стеклянное блюдо.

Стюард принес мне яблоко — уже третье за этот недолгий обед. Яблоко кончилось раньше, чем пауза.

- И все же, профессор, я не могу вспомнить ни одного, как Вы выразились, паразита, в ученом окружении деда. Ученики — были и есть. Соратники — имеются. Консультанты всех мастей — тоже, ведь ни один, даже самый авторитетный, ученый не может знать и уметь абсолютно все, что требуется.

Так, примерно, и проговорили почти полчаса. Аргументация обеих сторон перешла из области чисто научной в научно-человеческую, из научно-человеческой — в человеческо-практическую, и неизвестно, до чего бы дошла и с собой завела, но тут у нашего инженерно-технического попутчика кончился алкоголь.

- Вы зря агитируете нас за советскую власть, товарищ Бабаева! - сообщил советский американец, внезапно появляясь за нашим уютным столиком. - Я уже довольно давно и успешно сагитирован, и доказательство тому висит у меня на шее, гостя же нашего уговаривать, покамест, рано: он пока только слышал слова…

- …и ощутил приличное финансирование! - Я оторвался от опустевшей миски. - Но для того, чтобы делать серьезные выводы, этого мало.

- Какие же выводы Вы сделать уже готовы? - администратор экспедиции посмотрела на меня с интересом и значением.

Я мог бы сказать очень о многом. Например, о том, что с самого момента приземления своего в воздушном порту живу, как в странной сказке, очень интересной и, видимо, доброй. Что от интересности этой и доброты сама собой приподнимается шерсть на загривке: любой европейский ребенок, выросший в читающей семье, помнил, чем чуть было не закончился для Гензеля и его сестры Гретель пряничный домик. Что уже как взрослый образованный человек, я читал сборники отчетов Великих Инквизиторов, святых отцов Якоба и Вильгельма, и понимал, кто и кем пообедал на самом деле.

Что все эти замечательные преференции, которых я бы никогда не увидел на любом другом контракте, означать могут только одно: платить за них придется очень скоро, и совершенно непонятно, чем и как.

Ничего из этого я, конечно, не сказал.

- Выводы? Выводы простые. Проект ваш куда более важен и сложен, чем кажется на первый взгляд и чем ваша пресс-служба сообщает в пределы красного океана.

- Это Ваше природное феноменальное чутье? - не удержался от запуска шпильки основательно набравшийся инженер.

- Это немного формальной логики, простой аналитики и индукционного восприятия действительности! - я понимал, что меня уже специально провоцируют, и старался не горячиться. Получалось откровенно так себе: больше всего хотелось съездить лапой по лощеной американской морде, хотя желание это я, конечно, сдержал.

Положение ловко спасла Наталья Бабаева.

- Что за красный океан? - осведомилась она, одновременно накладывая какой-то конструкт на вернувшегося собеседника. - Это какая-то метафора, связанная с цветом флага нашего Союза?

- Так может показаться. - Я внезапно успокоился: так же быстро, как перед этим закипел. - На самом деле, этот термин придумал один кореец, относительно недавно, уже в этом веке. Красный океан — это, упрощенно, мир конкуренции, жестко поделенного рынка и основной модели капитализма. Вода изначально прозрачная, океан, на самом деле, голубой, но, когда в нем плавают акулы и другие хищники…

- …они жрут друг друга почем зря, и вода окрашивается кровью, - подхватил инженер. Говорил он уже совершенно нормально и на рожон не лез, видимо, Наталья скастовала что-то природное, русалочье, протрезвляющее: о наличии в нативном арсенале антропогидроидов подобных заклинаний я, конечно, знал.

Я кивнул. Наталья кивнула тоже.

- Вы знаете, идиома понятна, но это не про нас. В советской науке не может быть никакого красного океана, только голубой. - Наталья чуть повернулась в мою сторону, как бы показывая, с кем, в основном, ведется беседа.

Хьюстон уловил и движение, и невербальный посыл, и слегка притушил лощеное свое сияние полностью довольного жизнью человека.

- У нас нет конкуренции, только соревнование, - продолжила моя визави. Это — нечто совершенно другое.

- Так какое же оно, это Ваше другое? - я усомнился, и, конечно, дал явственно понять природу своего сомнения. - Человек всегда и везде человек, низовые инстинкты вполне могут быть побеждены — ненадолго — рассудком, но рано или поздно все равно возьмут верх! Акулы жрут друг друга, а уж каково приходится рыбешке помельче, и представить себе страшно!

Вспомнилось всякое: как правило, неприятное. Я ведь был с такой рыбешкой знаком, точнее, я такой рыбешкой и был: особенно здорово это было заметно при распределении куцего финансирования, когда на Университет, будто манна небесная,