Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

а нынче нянчила уже праправнуков, чем гордилась несказанно.

Словом, со старой подругой ей было что обсудить.

Альке же требовалось проветрить голову – после душного чада кухни, после воплей и визга Чибисов-младших, которых было с полдюжины. Погода как-то не бодрила, скорее наоборот. Пришлось завернуть к центру и взять стаканчик кофе навынос; хозяйка Альку уже стала узнавать и здороваться, как с приятельницей, но сейчас это немножко тяготило.

Хотелось просто идти и не думать ни о чём.

Телефон в кармане иногда принимался вибрировать – Велька, видимо, беспокоился о своей посылке и хотел узнать, когда сможет её забрать. Алька не отвечала – коробка-то лежала в машине, у бабушки… Минут через сорок, когда центр остался позади и показались снова частные кварталы, от которых рукой было подать до дома, голову немножко отпустило. Кофе тоже стал заканчиваться. В порыве необычайной лихости – и в поисках мусорного бака для стаканчика – Алька сама не заметила, как свернула не на ту улицу и вышла к дому Сенцовых.

Туда, где снимал комнату Айти.

«А если зайти за ним?» – промелькнула мысль.

Ругая саму себя за порывистость и авантюризм, Алька прокралась вдоль забора – и вдруг замерла, услышав голоса. Один, женский, был незнаком. А вот второй…

«Не надо смотреть», – подумала она.

И – шагнула к забору, заглядывая в щель между досками.

Айти она увидела сразу – попробуй-ка не заметить метр девяносто чистой красоты, да к тому же целиком в красном. Только на сей раз толстовка висела на стремянке, и джинсы как-то уж совсем непристойно обтягивали зад; наверное, потому что Айти на этой самой стремянке стоял, изогнувшись, и что-то там делал с антенной. Ещё на нём были высокие армейские ботинки с тяжёлой подошвой – и чёрная майка на лямках, на ком угодно другом нелепая и смешная.

На нём – понятное дело, эротичная.

Волосы он собрал медицинской резинкой в низкий хвост; на спине и на руках – не таких уж, к слову, и тощих – ходили мышцы.

– Уф, получилось, – наконец сказал он, отодвигаясь от антенны-тарелки. – Теперь больше не упадёт. Злат, дай попить?

Злата, мать троих пацанят, отнюдь не выглядела ни печальной вдовой, ни затюканной домохозяйкой. Она тоже была в красном, в спортивном костюме – легинсы и топ, прямо как в каталоге. Высокая; с большой грудью и тонкой талией; с короткими волосами, светлыми, золотистыми…

– На, держи, – сказала она и протянула Айти железную чашку. Он отпил; зубы лязгнули о край. – Вот ты рукастый-то, а!

– А то, – усмехнулся Айти, ступая вниз со стремянки…

…и наклонился, позволяя Злате Сенцовой себя поцеловать. В щёку; а может, и не в щёку – Алька не разглядела, ломанулась прочь, не разбирая дороги. Сердце колотилось; стыдно было, что подсмотрела, и в то же время где-то внутри зарождалась ярость.

«Ах так? – вертелось в голове. – А говорил, что здесь ради меня… Ничего. Мой будешь, только мой».

Алька поймала себя на этой мысли – и испугалась.

Остановилась; оглянулась назад.

По законам жанра Айти должен был заметить её и выбежать следом, чтобы утешить и разъяснить недоразумение, но этого, конечно же, не случилось. Алька выкинула в мусорку стаканчик, смявшийся в кулаке, и побрела домой.

В мыслях была сумятица; в чувствах тоже.

Нормальная работа в тот вечер не шла категорически. Алька раза два или три поймала себя на том, что печатает «жратва» вместо «жертва» и «послать» вместо «воззвать»; для рецензента это было хреново, но для редактора – в десять раз хуже.

Пришлось тексты отложить.

Баб Яся к тому времени закончила с консультациями и собралась что-нибудь приготовить к ужину: запасы, оставшиеся после вчерашней трапезы, спасибо Вельке, истощились быстрее, чем надоели. На кухне было теплее, отвлекало бормотание телевизора и аппетитные запахи… Алька подумала, здраво оценила свои силы и перетащила вниз корзинку с рукоделием.

– Хочешь доделать вышивку? – нарочито бодрым голосом спросила баб Яся, явно стараясь уж очень сильно не коситься. И вообще больше внимания уделять книге рецептов, торжественно возложенной на подставку, словно колдовской гримуар. – И правильно, не стоит работу на полпути бросать.

– Уже доделала, – отозвалась Алька, пожалуй, чересчур сердито; бабушка этого определённо не заслуживала. – Попробую ещё одну ленту вышить, тут материала много… Как думаешь, ничего, что васильки кривые?

– Это ж не художества, это символы, – пожала плечами баб Яся. – Главное – намерение.

Вероятно, опасаясь спугнуть Алькино вдохновение несвоевременным ужином, она выбрала самый долгий рецепт из доступных – и принялась месить тесто для пельменей. Всем ведь известно, что это только магазинные пельмени опасны и вредны, а домашние – кладезь питательных веществ, полезных витаминов и вообще источник семейного благополучия… А ещё при должной сноровке можно одновременно их лепить и разговаривать.

Или наблюдать.

«Баб Яся, наверное, заметила, что я злая, – подумала Алька раздражённо, втыкая иглу в полотно. – Стыдно. Было бы из-за чего».

В глубине души она понимала, что Айти тоже не заслуживает такой агрессии. Если он просто обычный человек, то клятв они пока друг другу не давали, вечной любви не обещали – так почему бы ему не поцеловать красивую квартирную хозяйку? А если он нечисть, гад ползучий, огненный змей – тогда тем более, ему положено не одну жертву окучивать, не от одной женщины питаться…

«А ведь Злата Сенцова – вдова, – пронеслось в голове. – Сходится».

С другой стороны, Айти ведь видели днём в городе – в том же обличье, в котором он являлся во сне, почти, за исключением языка и глаз. Он помог кому-то с компьютером, поторговался на рынке за дюжину куриных яиц, попинал с мальчишками мяч, выдул в одно рыло бутылку дурацкого безалкогольного пива… Огненные змеи, летавцы, так себя не вели.

«С другой стороны, и кикиморы сладостями не занимаются, – подумала Алька растерянно. – Но вот тётя Тина, вот её кондитерский магазин… Значит, встречаются исключения?»

Вообще-то, всех кикимор тянуло к домашним делам. В благодушном расположении духа они старались помочь хозяюшкам: пол подмести, носки заштопать, шерсть перепрясть, замесить тесто. Вот только ничего у них не ладилось: руки были как куриные лапки, как веточки. Тесто скисало и пропадало, пол делался грязнее прежнего, носки могли оказаться сшиты между собой… Когда Алька в детстве по малолетству спросила тётю Тину об этом, та хмыкнула и ответила: мол, никто с талантом не рождается, а если достаточно усердия приложить, то и куриными лапками штопать научишься.

Это была, конечно, полуправда.

Тогда, лет триста назад, произошло что-то, из-за чего тётя Тина стала похожа на человека;