Дом бурь - Йен Р. Маклауд

себя здоровые люди. Отсутствие какой бы то ни было заметной боли в грудной клетке, голове или конечностях казалось почти жутким – как будто он потерял нечто жизненно важное. Виды, которыми он раньше мог полюбоваться лишь во фрагментарном виде, через объектив подзорной трубы, теперь раскрылись во всем многообразии вечерних ароматов и шорохов, неподвластных даже самой совершенной оптике.

Лимоны налились желтизной, а апельсины лучились оранжевым светом, распространяя из цитрусовой рощи сладковато-горький аромат. И уже пылали пламемаки. Он обхватил их лепестки ладонями, чтобы ощутить нежное тепло. Было совершенно невозможно определить, где заканчивается природа и начинается мастерство, а затем и магия. После упорядоченности книг голова шла кругом. Сад уходил вниз по склону. Ральф очутился в краю, по-своему столь же незнакомом, как и тот, с которым ему вскоре предстояло столкнуться дома, но куда более гостеприимном. Он был вне досягаемости солнечного света, теперь освещавшего только купол метеоворота и разномастные кроны плюсовых деревьев, поднимавшихся к Дернок-Хед, и сам воздух казался прохладным, зеленым. Юноша представил себе, сколько эонов потребовалось, чтобы возникла эта долина. Вообразил, как вода неустанно разрушала тело горы. Почти увидел и услышал, как это происходило. Здесь он мыслил куда яснее, чем над книгами.

За цветниками сад продолжал спускаться по склону. Ральф как будто ступил в глубокую, неподвижную воду еще до того, как за поворотом тропинки заметил темный отблеск пруда для разведения рыбы. Затем на противоположном берегу что-то шевельнулось; некий сгусток сумерек, серая подвижная тень. Мать вышла прогуляться, одетая в невиданное прежде меховое пальто, в столь теплый вечер казавшееся нелепым. Ральф обрадовался появлению Элис, и вместе с тем ему почему-то стало одиноко. Он открыл рот, чтобы окликнуть ее, но в этот момент прежде послушная нога вдруг взбунтовалась. Он грохнулся лицом вперед и испачкал сорочку о мох на тропе.

Когда Ральф поднялся на ноги, его голова продолжала гудеть от внезапности падения, а матери уже не было видно. Похоже, настало время вернуться домой и встретиться с гостями лицом к лицу. Пока он плелся обратно, небо излучало пульсирующий свет, как более темная и крупная копия метеоворота.

– Ральф? Милый… – Из-за скульптуры появился силуэт матери. – Мы тебя везде искали. – Она подплыла к нему, одетая в красивое зеленое платье. – Что это с тобой?.. – Сняв со стены излучающий мягкий свет шар луноплюща, она поднесла его к Ральфу, желая рассмотреть получше.

Ральф увидел на сорочке пятна от мха.

– Прости… я увидел тебя на том берегу пруда несколько минут назад. Когда ты там гуляла… в меховом пальто…

– Пальто? Ты о чем, милый? Как будто сегодня у меня есть время бродить по саду. Мне не следовало разрешать тебе бриться в одиночку. Ты испачкался в крови. Стой спокойно. – Она что-то проговорила; фраза была лаконичнее, чем плеск фонтана. – Так-то лучше. – Вновь ее рука коснулась ткани, и луноплющ на миг сделался чуть ярче. Сорочка опять стала безупречно чистой.

– Гости уже здесь. Ты выглядишь подобающе, но жаль, что именно сегодня тебе захотелось отправиться на разведку…

Западная гостиная была освещена множеством свечей, чье пламя почти не тревожил ветерок, залетающий в двери, обращенные к слабо мерцающему саду.

– Ее смерть была такой внезапной. – Маленькая и деловитая докторша Фут, смышленостью с лихвой превосходившая супруга, отложила ложку. Ее пальцы коснулись блестящей броши в виде жука. – Селия была из тех людей, по которым я всегда скучала, когда ее не было рядом.

– Я серьезно подумывала о том, чтобы прийти на похороны, – сказала Элис, подавая знак, чтобы убрали суповые тарелки. – Мы же были знакомы. И я сразу почувствовала симпатию к бедной Селии, подумала, что мы могли бы стать подругами. Но побоялась, что мое присутствие на ее похоронах сочтут… – она задумалась, подбирая слова, – за дерзость.

– И как вам Запад, вельграндмистрис? – поинтересовался блюститель Корнелиус Скатт, нацепивший слегка пахнувшую нафталином синюю парадную форму с галунами.

– Не уверена, что поняла его суть. По крайней мере, не была уверена до сегодняшнего вечера. Все благодаря тому, что вы здесь, друзья мои. – Она подняла бокал и поднесла его к губам. – Должна признаться, я по-прежнему нахожу использование кабального труда, который здесь отнюдь не редкость, слегка… – она склонила голову набок, – необычным.

– Ваше присутствие, – сказал блюститель Скатт, который с трудом мог отвести от нее слезящиеся глаза, – здесь, на Западе, приветствуется как никогда, вельграндмистрис. Оно поможет уберечь нас от необоснованной критики, которая слишком часто исходит из Лондона и с Востока. Люди, которые никогда не были в колониях и не разбираются в этом вопросе…

– Но я понимаю, – возразила Элис, – что кабала обеспечивает работу и безопасность многим из тех, кто иначе вел бы воистину дикарское существование…

От щербета до паштета она продолжала перечислять аргументы в пользу обычая, который всегда считала самым настоящим рабством. Так или иначе, существовала неоспоримая экономическая потребность в сахаре и хлопке, чье производство было трудоемким, и ведь даже Библия признавала рабство необходимым условием существования человеческой цивилизации. И разве сам факт появления на свет вкупе с прочими обстоятельствами не становился для каждого нерушимой цепью, приковывающей его к тому или иному жребию? Последний вопрос она адресовала экономке Даннинг, которая вошла, чтобы проследить за переменой столовых приборов, предваряющей подачу омаров.

– Ну да, вельграндмистрис. С другой стороны, не мне об этом судить…

Экономка ретировалась, ее истинное мнение осталось под покровом тайны, и Элис, которая опасалась, что ее разглагольствования были излишне замысловаты, убедилась, что донесла до слушателей свою точку зрения. Дело в том, что жители Запада – даже освобожденные негры – инстинктивно защищали правомерность кабалы.

Главным блюдом была утка по особому рецепту, на приготовление которой кухарка потратила несколько дней. Наслаждаясь изысканным вкусом и, вероятно, запрещенными специями, Элис с удовольствием бы заговорила о частной торговле, только вот она уже пыталась, чем вызвала у присутствующих замешательство. Даже блюститель Скатт, которому теоретически надлежало с этим делом бороться и который ныне изучал ее декольте, почувствовал себя весьма неуютно, когда беседа свернула в соответствующее русло.

– До приезда сюда я даже не подозревала, – проговорила Элис, избрав другую – как ей показалось, безобидную – тему, – что Инверкомб окружен таким количеством легенд и суеверий. Кажется, дом их притягивает. Впрочем, надо признаться, призраков я пока что не видела.

– О, но призрак существует, – заметила грандмистрис Ли-Лоунсвуд-Тейлор, которая, как и следовало ожидать, нарядилась в чрезмерно пышное платье из красного тюля. Она пила вино со сдержанной жадностью, на которую Элис успела обратить внимание, как и на плохо затонированные нити лопнувших капилляров на носу и щеках. –