Сильные не убивают, книга 2 - Яна Каляева

бы к себе жить приблудную снага. Ради Катрины как-нибудь перетерплю ритуал. Ну не сожрут же меня там, в самом-то деле.

Электробус долго тащится по ухабистой грунтовке. Гости и свидетельницы отчаянно вцепляются в поручни, но все равно самые высокие время от времени стукаются головами о потолок, портя прически. Вообще на Сахалине красиво, но здесь пейзажи понурые и скучные. Почему мадам Кляушвиц с ее любовью к пафосу выбрала для празднования эдакие задворки?

Наконец электробус останавливается среди невзрачных холмов. Гости начинают выгружаться, незаметно потирая отбитые в пути задницы. Откуда-то выныривает паренек-человек в серой рясе:

— Дорогие гости, приветствую вас в священной роще Эру Илюватара. Согласно древней традиции она окружена завесой. Приглашаю вас оставить недобрые помыслы и войти.

Слова пафосные, но паренек произносит их естественно и просто, с легкой застенчивой улыбкой. Он поводит рукой, шепчет несколько слов — и пейзаж перед нами резко меняется.

Толпа гостей входит в рощу. Стволы деревьев, словно выточенные из старого золота, тянутся ввысь, а кроны, переплетаясь, создают подвижный узор. Воздух густой, пропитанный медовым светом. Мы идем по тропинке, и каждый шаг отзывается мягким шорохом золотых и алых листьев — они сияют, словно впитали в себя солнце. Пахнет мхом, сухими травами и старой древесиной. Тени — я чувствую их — как будто дышат и что-то шепчут мне. Это определенно магия, но не того рода, как у памятных мне Себастьяна или Альбины Сабуровой. Их заклинания были, как бьющий по ушам вой сирены, а здесь в воздухе разлита едва слышимая музыка.

Наверное, мы долго идем по мягкому сухому мху, но я забываю про время, и даже Морготовы туфли на каблуке почти не бесят. Наконец процессия подходит к залитой густым золотым светом поляне. В дальнем конце — нет, в сердце ее — растет белое дерево. Листья переливаются всеми оттенками изумрудного и бирюзового — будто осколки моря.

— Милые гости, — говорит провожатый. — Мы просим вас об одном: на этой поляне следует хранить молчание. Сосредоточьтесь на добрых пожеланиях тем, кто сегодня решил соединить свои жизни в любви и гармонии.

Я ожидала, что весь ритуал придется вынести на ногах, но на поляне есть ряды покрытых мхом сидений — они оказываются куда удобнее, чем выглядят, и их вполне хватает, чтобы все гости расселись свободно. Мое место — рядом с другими подружками невесты. В основном это кхазадки возраста Катрины. На них розовые финтифлюшки выглядят так же нелепо, как и на мне. Наверное, они искренне любят виновницу торжества, раз согласились ради нее так вырядиться.

Нахожу в зарезервированных для семьи рядах Ленни и улыбаюсь ему одними глазами. Вид у него страдальческий, словно он проглотил ежа. Рядом с ним Сергей — удивительно хорошенькая в голубом платье.

Музыка, все это время звучавшая где-то на краю моего сознания, становится слышна уже и на обычном уровне, хотя я не могу угадать, что это — флейта или нежный голос.

Под белое дерево выходят мужчина и женщина. Узнаю их по запаху, потому что выглядят они совершенно не так, как в обычной жизни. Если честно, до этого момента я представить себе не могла менее романтичной пары, чем Катрина и Борхес. Но сейчас, в этом свете, под эту музыку, рядом с этим деревом они будто бы стали идеальными версиями самих себя. Он — крепкий, мужественный, надежный. Она — статная, нежная и бесконечно добрая. Нет, Катрина не изменилась… она всегда была именно такой, только как-то оно терялось за бесконечной бытовой суетой и житейскими треволнениями. И Борхес на самом деле сильный и великодушный, просто огрубел за долгие годы собачьей милицейской службы. А теперь все то доброе, что оба они совершили, проступило в их обликах, а любовь и восхищение собравшихся здесь друзей и родных делает это сияние ярче.

Из тени белого дерева выступает фигура в балахоне, в которой я не сразу узнаю свою соседку по комнате, которую какой только не повидала и вообще. Токс говорит:

— Здесь и сейчас под сенью белого древа я, мастер-друид Токториэль обращаюсь к вам, Катрина и Борхес. Пусть Эру Илюватар благословит ваш союз, как благословляет он каждое живое существо, как благословляет он землю, воду и небо. Произнесите же ваши обеты.

Борхес откашливается и говорит:

— Я, Борхес, здесь и сейчас клянусь тебе, Катрина, что буду вечно любить тебя душой и сердцем. Мы будем едины, как свет и тень, как звезды и небо, как корни деревьев, что крепко держат землю, сейчас и навсегда, пока смерть не разлучит нас. Я отдаю себя тебе, и я твой.

Катрина вторит ему:

— Я, Катрина, здесь и сейчас клянусь тебе, Борхес, что буду вечно любить тебя душой и сердцем. Я буду твоей опорой в радости и в печали, твоим светом в темноте, твоим домом в этом мире, сейчас и навсегда, пока смерть не разлучит нас. Я отдаю себя тебе, и я твоя.

В музыку, которая все это время понемногу нарастала, вплетается голос Токс. Она говорит на древнем как мир языке. Я слышала его однажды от той стремной пришлой друидки, как ее там, Ирендис. Но тогда слова врезались в структуру реальности и жестко перекраивали ее, а теперь обтекали, как мягкий свет, усиливая и облагораживая.

Потом Токс перешла снова на русский и просто сказала:

— Да будет так.

Вытираю глаза ладонью — заслезились вдруг, наверное, аллергия на пыльцу какую-нибудь… Хотя какая, к Морготу, в сентябре пыльца. Сидящая рядом кхазадка понимающе улыбается и протягивает мне чистый носовой платок.

Жених и невеста — теперь муж и жена — уже ушли. Гости тоже понемногу тянутся к тропе. Перед нами возникает девушка в сером, в руках у нее поднос:

— Прошу вас, примите скромное угощение от нашей рощи.

Это кстати — с утра пораньше было не до жратвы, да и вообще в последние дни кусок в горло не лез со всей этой нервотрепкой. Неловко беру хлипкий — берестяной, кажется — стаканчик и лепешку.

В стаканчике белое вино. Не особенно разбираюсь в вине, если честно, я как-то по пиву больше. Но это на вкус — как солнечный свет. Хлеб бурый снаружи и кремовый внутри, в нем есть сладость, но не приторная, а мягкая, едва уловимая. Из глубин памяти всплывает слово, и я спрашиваю:

— Это всамделишный лембас, да?

Не знаю, уместен ли вопрос, но девушка улыбается открыто и дружелюбно:

— Это то подобие лембаса, которое мы