Некромантия в быту - Татьяна Вешкина

я щелкал на всплывающую рекламу о продаже жилья с вполне конкретно сформированными целями.

– Объявления, в которых сказано, что квартира продается по причине смены города, продаются очень долго. А вот это объявление вывешено два года назад. И цена стоит по нижней границе рыночной…

Адель нахмурилась:

– Еще одна местная аномалия? Надо выгулять Арауна. Заодно и поразмышляю над этой загадкой.

Я не стал еще раз предлагать свою компанию, – в конце концов, мне ясно дали понять, что мое общество излишне. Я мог понять свою напарницу и ее желание уединения – ведь мы и работали, и жили под одной крышей вместе.

* * *

Сначала я долго не мог провалиться в сон – опять! – а когда наконец начал засыпать, то вспомнил, что завтра меня ждет суббота – долгожданный выходной от работы в «ЭкоДоме». Транспортная служба, с которой я сотрудничал, и без меня развезет все заказы, а экологическую экспертизу вместе с приходом холодов почти перестали заказывать. В любом случае необходимости идти в офис не было – каждый желающий сможет найти мой телефон на вывеске офиса или на любой из реклам. Вместо этого я наконец смогу более основательно заняться расследованием. Время утекало непозволительно быстро, и почему-то я представлял оставшийся срок как заканчивающиеся отверстия в кожаном ремне – время идет, и приходится затягивать его все туже и туже, пока дырок не останется совсем.

Долгожданного покоя забытье мне не принесло. Вместо этого я почему-то превратился в батарейку – которая накапливала энергию и отдавала ее. Я был не очень-то большой батарейкой – скорее пальчиковой от телевизионного пульта, чем большой батареей мощного компьютера. Я шел мимо зала, полного искрящих катушек Теслы, и ощущал свою маленьковость и беспомощность. Когда-то давно, когда я еще был учеником, Натан Соломонович объяснил мне, что некромант – это что-то вроде аккумулятора и проводника одновременно. Мы вбираем в себя потустороннюю энергию мира мертвых, выводим ее через ритуалы, заклинания, насыщая ею обереги. И раз амулеты требуют постоянного притока магии, значит, я должен его обеспечить. Многие заклинания и манипуляции с объектами нуждаются в разовом вложении сил. Но, так или иначе, не сломавшись, я могу выдавать лишь определенный объем магии, проходящий через меня. Этот объем зависит от того, насколько я вместителен по меркам батарей и как быстро могу пополнять свой заряд. Во время ученичества мы пользовались не своей энергией, а занимали силы у учителей. Наши собственные возможности и лимиты раскрывались после обряда инициации, когда мы давали клятву оберегать этот хрупкий мир от всех инфернальных угроз, а потом умирали. С Адель это произошло в ту злополучную ночь в одержимом автобусе, когда она была маленькая. Единственный некромант, который сначала отправился на тот свет, а потом, через десять лет, начал свое обучение по профессии. Спускаясь по винтовым ступеням в подземный грот под Петербургом, я не представлял, что мне предстоит начать совсем иную жизнь. Произнося слова древнего обещания, написанного на пропахшем сыростью пергаменте древней книги, я еще не знал, что оно отнимет и что даст взамен.

В ворохе сменяющихся хаотичных образов, от которых меня начинало подташнивать, нашелся один, за который я уцепился, словно за ручку цветного зонта. Совершенно случайно это оказался чужой сон. Сон, принадлежащий Адель. И прежде чем я успел развернуться и снова попасть в воронку, похожую на крутящийся леденец, меня вышвырнуло за спину моей коллеги.

Знаете это ощущение во сне, когда вы одновременно наблюдаете за происходящим своими глазами, а потом смотрите на себя со стороны взглядом незнакомого мужика? Так бывает, когда ваши сновидения приходит посмотреть кто-то еще, и мозг, чтобы не сойти с ума, пытается объяснить наличие чужака, вписывая его в сюжет безобидным вторым «я». Ну вот, теперь я смогу проснуться, только когда проснется моя напарница. Маленькая Адель подглядывала в щель приоткрытой двери. Она была чуть старше, чем я запомнил. Большой свитер с чужого плеча на ней выглядел как монстр, который пытается поохотиться на своего владельца, а затем съесть.

Почему-то я сразу догадался, что девочка выросла в коммунальной квартире. Оглядевшись, я понял, какие именно детали навели меня на данный вывод. Прямоугольная комната площадью около тридцати квадратных метров умещала в себе не только привычные глазу кровати, диван, книжные шкафы. Я приметил еще сервант с посудой в углу и обеденный стол у окна – почему-то заставленный грязными и чистыми тарелками. Апогеем картины в стиле случайного ренессанса был старый советский холодильник, неубиваемый, вечный и работающий на энергии людей, расстроившихся из-за распада Советского Союза. В коридоре громко и шумно ругались, что-то гремело, аккомпанируя этой симфонии безысходности. Реквием по детству. Взрослая Адель, которую я знал, казалась мне если не веселой, то хотя бы уверенной в себе и достаточно бодрой. Маленькая Адель была потерянной, одинокой, словно не знавшей, куда приткнуться, чтобы не мешать другим. Она и сейчас наблюдала за происходящим со стороны, не вмешиваясь.

– Я тебе сказала, чтобы ты свою грязную посуду в раковине не оставляла! И чтоб я вас в ванной после девяти вечера не видела! Если вы втроем за час не успеваете помыться – это ваши личные проблемы! – В ответ на визгливый женский крик послышался невнятный скомканный ответ. Я уже слышал этот голос – именно он просил Адель остаться на остановке и подождать ее. Выходит, отвечала бабушка.

Я вырос в ту эпоху, когда подобная ситуация просто не могла бы произойти. В те далекие времена, окутанные флером империи, люди уважали чужое пространство и знали границы. Чужих, незнакомых людей никогда не помещали насильно в одно небольшое пространство, словно крыс под прозрачный колпак, чтобы посмотреть, загрызут они друг друга насмерть или все-таки с горем пополам поделят углы и кормушку. Безусловно, я считал одним из худших экспериментов по расчеловечиванию именно коммунальные квартиры. У разных людей с абсолютно разными ценностями никогда не получится ужиться. И это еще неплохо, если вы, скажем, литературный критик, а ваш сосед – инженер-проектировщик или студент педагогического университета. Но если рядом с вами поселился человек, которому нечего терять, который постепенно опускается на дно, будет очень сложно не оказаться утянутым в чернильные глубины отчаяния вместе с ним…

Я помню, как однажды выполнял свою работу в музее-квартире Достоевского. Один некромант съехал с катушек и оживил инфернального Раскольникова. В итоге экскурсия превратилась в аттракцион. За туристами, размахивая окровавленным топором, бегал бородатый мужик и восклицал: «А сейчас мы внимательно посмотрим, тварь ли вы дрожащая или право имеете, муа-ха-ха!» Мне тогда удалось упокоить