Думер - Игорь Нокс

что с башкой твоей творится. Считай, что повезло. Значит так: никаких мятежей ты больше планировать не будешь, говорить об этом тоже. Ведешь себя тихо, спокойно. О нашем разговоре никому ни слова.

— А если нет?

— Всю шкуру с тебя сдерут, — оттарабанил он, явно пытаясь нагнать страху. — Лично распоряжусь. Скажу, что ты невменяем.

— Не пойдет, — пожал плечами я.

…Потому что все и так знают, что я невменяем. Для этой системы.

— Ты что, не понял? — Евгенич со злости сдернул очки, стал нервно перекладывать их из руки в руку.

— Да все я понял. Условия другие. Ты прямо сейчас достанешь мне пару таблеток парацетамола или аспирина, а я постараюсь быть смирным неделю.

Менталист перестал двигать очками, удивленно посмотрел на меня — словно до этого считал, что разговаривает со стеной, и вдруг обнаружил нечто другое. Встал, дошел до стола, открыл дверку шкафчика. Долго молчал.

— Две недели, — наконец сказал он. — И есть только анальгин.

Запивать таблетки Евгенич не дал, зато предоставил возможность собраться с силой и принять их, глотая вместе со слюной. Данное менталисту слово я держать, конечно же, не собирался. Неделю я здесь не выдержу. Но выиграть временное доверие — почему нет.

По-видимому, Евгенич должен был как-то «заколдовать» мой разум, чтобы я перестал думать о побеге. А ведь это, кстати, весьма объяснило бы, почему местные рабы так неохотно думают сбежать. Не будет же Евгенич с каждым договариваться, как со мной?

На самом деле для меня эта «сделка» была гораздо важнее пары таблеток обезболивающего. Ведь это означало, что менталисту можно будет и дальше ставить условия. Слабый он на дух, легко прогибается. Жаль, что видно его тут нечасто. Может, через Ассоль получится вызвать в случае чего, а там и действительно допросить. Уже похоже на хлипкое, но все-таки начало плана.

На выходе из допросной Генку не встретил, оно и к лучшему. Неторопливо дошел до хаты, прикрыл за собой дверцу. Окинул взглядом местных, заметил, что некоторые точно не спят. Выждал время и сказал:

— Как видите, я жив, хотя и вероятно не очень здоров. Как видишь, стукач, я вернулся. И вернулся я за двумя вещами: сломать тебе зубы и сбежать из этой дыры. И, как ты догадываешься, начну я отнюдь не с побега.

Глава 10

Стукач от неожиданности свернулся калачиком, выпучил глаза и заверещал:

— Я-то тут при чем! Это не я!

— А даже если и он, — зарычал со своей полки Царь, но спускаться не решился. После драки ему сильно досталось, лицо в синяках, губы разбиты. — Тронешь его — убью.

— Ну так убей, — ответил я.

— Ну-ка тихо, — вмешался Лебедев, разводя руками. — Во-первых, Думер, ты наверняка не в курсе, но многих наших ментально заряжают на доносы. У кого разум послабее, устают сопротивляться. Он не мог не сдать тебя. И не только он.

— Я предупреждал. Он не послушал.

— Послушал, — пискляво ответил стукач. — К себе ушел.

— Ты видел, как он настучал? — спросил Лебедев.

— Я увидел следствие этого, — ответил я, закипая. — У вас тут хаты, смотрящие, все по-тюремному, я смотрю. А ты, Лебедев, очень похож на сидевшего, уж прости за честность. И ты мне будешь доносы оправдывать?

На самом деле в голове развернулась дилемма. Возможно, паренек и правда не виноват — на этот раз донести мог кто-то другой. Но вот это вечное покрывательство мне не нравилось, пора уже ставить на место всех сокамерников.

— Не шуми, — хмуро ответил Лебедев. — Это главное правило. А теперь насчет тебя…

— Идут! — прошипел один из дружков Царя, и все тут же улеглись по койкам. Я постоял-постоял и тоже залез к себе, в тоннеле шаги действительно разносились.

— Ты, — ткнул в меня появившийся Генка, — ты и ты. На выход.

Со мной выходил паренек, который вчера вместе с Царем пытался меня побить, и мужчина лет тридцати пяти, который в моем присутствии еще ни слова не говорил. Собирали народ и из других хат, в общей сложности набрали человек двадцать.

— Значит так, трудоголики, — заговорил Генка, подводя нас к выходу, где толпилось много братков в кожанках. — Напоминаю один раз и для всех. Сейчас одеваете куртки, затем пакуемся в машины. Напоминаю, что с вами будут ехать взрывчатки. За попытку сбежать шмаляем на месте. Делаете то, что вам говорят, и ничего другого. Работаем!

Каждому из нас выдавали олимпийки, а отдельным счастливчикам — кожаные куртки. Причем не просто выдавали: бандиты проверяли, чтобы каждому куртка подходила по росту. Особо отличившимся рабам, на которых смотреть было страшно, меняли еще обувь и брюки.

Ну а дальше повели наверх. Постарался внимательно запомнить, как выглядит выход: подъем по лестнице занимает около пятнадцати секунд, если не толпиться. Так мы оказываемся в складном помещении, похожем на то, в которое я забежал с улицы. Здесь охрана — шесть братков, развалившихся на креслах и диване. Лежат вальяжно, рядом — маленький квадратный телевизор фирмы «Шарп» с толстым закругленным экраном. На тумбочке рация с длинной антенной, глянцевые журналы, кулек семечек. У одного из бандюков — развернутая газета «Вечерний Петербург». То есть сидят тут подолгу, все условия комфортные. Мимо не прошмыгнуть.

Более того, за стеллажами помещение тянется дальше и через дверь ведет в следующую комнату, в которой ситуация с вахтенными повторяется почти точь-в-точь. И вот теперь — выход на улицу.

Просто взять и рвануть — вот прямо сейчас, сходу — нереально. Братки контролируют каждого, в руках пистолеты, у двоих — небольшие автоматы на ремнях. А если и бежать, то непонятно куда: похоже на частный сектор, арка двора перекрыта решеткой, кругом заборы и стены других зданий. Хотя кое-где без особого труда можно забраться на пристройки и крыши по вытяжным трубам, например.

Нас заталкивали в ожидающие «волги», «шестерки», «девятки» и другие автомобили — нашелся даже один микроавтобус. У машин цвета либо черные, либо малиновые — как например у «восьмерки», в которую меня запихнули не первым и даже не третьим. Пятым. Ну а шестому, как самому упитанному, досталось место рядом с водителем.

Сказать, что тесно — ничего не сказать. Машины заполняли по полной, не продохнуться. И нет уверенности, что анальгин помог — у меня точно все еще была температура.

Лицо водителя нашей восьмерки показалось мне смутно знакомым… Или не лицо, а общий вид: стрижка ежиком, косуха с выразительными погонами и брови, форма которых создавала иллюзию того, что человек все время в хмуром удивлении. Хм, а не он ли стоял у