Повтор - Яна Каляева

из кружки. — Слушай, Сань, может, хватит уже про работу, а? И так все неделю там зашиваешься, в сортир спокойно выйти не дают. Надо обязательно еще и вечером в пятницу мусолить ее, родимую?

Что-то новенькое. Обычно наши встречи на три четверти состоят из того, что Леха, брызгая слюной и временами переходя на крик, жалуется на свою работу. Не всегда, конечно: когда случается что-то серьезное, Леха говорит о работе всю дорогу — от «ну, за встречу!» до «ладно, сейчас действительно по последней, все равно кабак уже закрывается… а вроде та рюмочная на Пушкина круглосуточная?»

Официант приносит Лехин заказ. Черт, жрать-то как хочется… Спрашиваю:

— Моя рулька скоро будет?

— Сейчас уточню на кухне, — меланхолично отвечает официант, уходит и почти сразу возвращается: — Забыл вам сказать. Рулька сегодня на стопе.

— Что это еще значит?

— Значит, ну, не подаем мы ее. Кончилась, в общем. Сделайте другой заказ, пожалуйста.

— Это ж вы его сколько готовить будете! А жрать охота уже сейчас.

— Да не кипишуй ты, Саня, — миролюбиво говорит Леха. — Давай я отбивную эту с тобой распополамлю… Ну не буду же я жрать под твоим голодным взглядом! И давай тарелку колбасок возьмем, она большая, всем хватит.

— Нет, ну нормально! — возмущаюсь уже в спину официанту, который даже не подумал извиниться. — На стопе у них рулька! А если бы я не спросил, так и сидел бы до ночи голодный? Кто так работает вообще⁈

— Ну хорош уже париться, Саня, — Леха делит свою порцию, раскладывает по двум тарелкам и одну пододвигает ко мне. — Терпимее надо к людям относиться. Кто как может, тот так и работает. Сам, что ли, не косячишь?

Все страньше и страньше, как говорила Алиса в любимой сказке моего детства. У себя на работе я списывал всеобщий пофигизм на расслабляющее воздействие недавней свадьбы, но Лехи-то там не было, и этого официанта — тем более. Опаздывающие автобусы, мусор на улице… По отдельности каждый случай яйца выеденного не стоит, обычное наше «никогда такого не было — и вот опять». Но чтобы настолько кучно… А главное — никто особо не возмущается, всем норм, словно бы так и надо.

Вообще все странно довольные… счастливые, что ли. Если вдуматься, мне всю неделю никто ни на что не жаловался. Даже мама звонила не чтобы, как обычно, излить свои тревоги, а рассказать, как рада за Олега и как гордится, что у него такая серьезная работа. И Оля… у меня словно фея в доме живет — ни следа раздражения или усталости, а вот уж что не было редкостью в последнее время.

Да что же я за человек такой? Моя жена счастлива, а я из-за этого как на иголках…

Осторожно говорю:

— Вообще-то мои дуралеи на этой неделе только и делали, что косячили…

— И что? — невозмутимо спрашивает Леха. — Заказы срывались? Рейтинг просел? Кто-нибудь жаловался — мои парни или там ваши клиенты?

— Да вроде нет, тихо по всем фронтам… Лех, а ты сам на этой неделе не замечал… чего-то необычного?

Леха дожевывает мясо и отодвигает грязную тарелку:

— Да, Саня. Если честно, кое-что я заметил. Ты только не обижайся, лады? Я прямо скажу. Что-то ты загоняешься не по делу. Когда в отпуске был в последний раз?

— Слушай, был ведь когда-то… В Крыму, вроде. Весной. Не этой, прошлогодней.

— Ну вот. А годик тот еще выдался, врагу не пожелаешь. Ты эта, Сань, дождись из отпуска заместительницу свою, хватай семью под мышку и рви на юга, к морю. Отключи телефон и не парься не из-за чего. О, а вот и наши колбаски! Ща пожрешь от пуза и мигом подобреешь.

Этот телефон отключишь, как же, держи карман шире… Может, и правда нервы у меня ни к черту из-за этого всего.

— Устал ты просто, Саня, — Леха с энтузиазмом разделывает брызжущую жиром колбаску. — Плавали, знаем. Мои рукожопы иногда так накосячат, что хочется их перестрелять не отходя от кассы прямо из табельного оружия. И все вокруг тогда такое мерзкое, гнусное, бесит нечеловечески просто. Ничего, выдыхаешь — и все налаживается. Нельзя так загоняться, Саня. Ты у себя один. На вот, съешь колбаску, пока горячая…

Похоже, прав старый друг Леха. Он, конечно, Рембрандтов не читал, но с житейской сметкой у него всегда был порядок. Ну не может же, в самом деле, такого быть, что все вокруг ненормальные, а я один — нормальный. Весь строй шагает не в ногу, только Саша Егоров — в ногу. Смешно, ей-богу. Все же хорошо, надо попуститься и проще смотреть на вещи.

Наверно, я смог бы в этом себя убедить; как знать, чем бы тогда эта история закончилась и закончилась бы она вообще. Но в воскресенье позвонила племяшка Юлька, и голос у нее был напряженный.

Глава 4

То ли поезд тронулся, то ли я

«Нетелефонный разговор», — сказала Юлька. Понятия не имел, что она и слова-то такие знает.

— Короче, такое дело, Сань, — Юлька нервно заплетает в косички бахрому пледа, покрывающего наш диван. — Мама съезжаться решила с этим Валерой. Ну, с автомехаником. Которого на свадьбе тетки из твоей фирмы подцепила.

Ого, вот это скорость развития отношений! С другой стороны… а чего тянуть-то? Люди они оба взрослые, даже чересчур. Натаха говорить об этом не любит, но вообще-то она уже пятый десяток разменяла.

Но сперва надо выяснить главное:

— Юль, а как он вообще, Валера этот? Не бухает? Не обижает тебя или маму?

— Да не, он добрый так-то. Тюфяк такой даже. Не пьет, не курит, не буянит. На маму смотрит, как ребенок на мороженое. Гринфлаг, в общем. Мне, прикинь, детскую энциклопедию подарил, двенадцать томов.

— Ну а что, нормальный подарок… Знаешь, сколько я взрослых людей встречал, которым хотелось этой детской энциклопедией по башке настучать — раз в свое время не прочитали, может, хоть так что-то отложится. Нет, блин, то они простуду лечат антибиотиками, то на полном серьезе говорят, что в Гражданку большевики с царем воевали… А мама точно решила переезжать? Ты как, с ними жить будешь?

— Как захочу. Могу с ними, там две комнаты. Могу одна в нашей квартире. Мама сказала, три раза в неделю приезжать будет, суп мне варить, ну