Око василиска - Маркус Кас

поднялось вверх и обрушилось на наши головы. Причем постоянно меняя направление. Ливень буквально сбивал с ног.

Я едва видел среди стены дождя спину мастера и ориентировался на неё. Под ногами скользило и пришлось приложить немало усилий, чтобы не грохнуться в лужи.

Вода была везде — сверху, снизу, справа и слева.

О конюшне при мастерской я и не подозревал. Ну как конюшня — небольшое строение со стойлами, прикрытыми лишь одной стеной и крышей в виде брезентового тента. Его уже оторвало с трех сторон, лошади испуганно ржали и метались под потоками воды.

Один, удивительно белоснежный жеребец с одним черным пятном на лбу, уже со всей дури бил копытами в хлипкую стену, пытаясь освободиться.

— Успокой его, Митька! — крикнул мастер и обратился к нам: — Хватайте за края и тяните!

Я ловко забрался на перила, обхватил опорный столб одной рукой, а второй поймал веревку, извивающуюся в воздухе. Ладонь сразу же обожгло — так просто она не давалась, стремясь улететь подальше отсюда.

Громыхнуло и сверкнуло где-то совсем рядом.

Ветер атаковал, пытаясь опрокинуть и засыпать мокрым песком. Вода заливала с головы до ног, забираясь под одежду. Тент трепетал на ураганном ветру и вырвался из скользких рук.

Мы бились со стихией молча и упрямо.

Только подмастерье шептал что-то убаюкивающее жеребцу, ухватив того за голову и прислонившись лбом.

Втроем мы справились, не без труда, но я себе не представлял, каково было бы им вдвоем. Закрепляющие навес веревки крепко привязали и мастер, сбегав в дом, принес ещё несколько — чтобы наверняка.

Обратно в теплое помещение мы вернулись все одинаковые — вымокшие насквозь, перепачканные и донельзя довольные. Овражский тут же растопил печь, выдал нам полотенец и одеял, и заварил ещё чаю, бахнув туда чего-то ядрено крепкого всем, кроме водителя. И только после этого хозяин занялся собой.

Мага огня среди нас не нашлось, так что одежду сушили по-старинке — на веревках над печкой.

Отойдя от непростой схватки, все развеселились и сразу начали вспоминать только что прошедшие моменты.

— А я думаю — ну всё, сейчас Сахарок зашибется, — Митька набил рот сушками и вращал глазами, добавляя словам весомости.

— А я думал — как сдует меня оттуда к… чертям, — улыбался во весь рот водитель. — Да смоет нас в море, а там поминай как звали.

— Да, давненько я такого не видал, — мастер задумчиво глядел в окно. — Гроза столетия, не иначе. Такие, говорят, приходят как вестники грядущих необычных событий.

— Хороших хоть, дядько? — обеспокоенно спросил подмастерье, замерев с чашкой в руках.

— Необычных, — наставительно повторил Максим Леонидович. — Что для одного хорошо, для другого может быть плохо. Так что увидим. Но что-то грядет.

За столом наступила тишина, таким серьезным тоном сказал это мастер. Стреляли в печке дрова и выл ветер в трубе. Я потряс головой — даже меня его рассказ немного заворожил. С такой-то погодой неудивительно. Самое то жуткие басни рассказывать.

— А вам, ваше сиятельство, отдельное спасибо, — Овражский тоже встряхнулся и тепло улыбнулся. — Не побоялись руки-то запачкать. Лошадки наши славные, мы их тут недалеко забрали, из заведения развлекательного для дворян. Те на скотобойню отдать хотели, одна старая уже, вторая хромать начала, а Сахарок нрава оказался не того…

Мастер помрачнел и сжал губы, явно хотел высказаться по поводу аристократии, но при мне не осмелился. Я его жалость к этим великолепным животным понимал. Как и отношение к тем, кто поигрался и выбросить решил.

— В нормальную погоду-то они по берегу гуляют, — Овражский снова улыбнулся, переключившись на добрые мысли. — Хорошо им тут. Так что спасибо, что помогли спасти, зашиблись бы с испугу.

Митька закивал с важным видом и тоже смущенно поблагодарил. Я же испытывал какой-то мальчишеский восторг — выйти против стихии и сражаться с ней. Вспомнились страшные шторма, в которые мы попадали во время путешествий. Когда кажется, что наступил последний миг и с такой мощью человеку не под силу сладить.

Так что ответил я искренне:

— Я рад, что мы справились. И что лошадки ваши, мастер, в порядке. Вы хорошее дело сделали, что спасли их.

— Благодарю, господин. Мы им конюшню отличную к осени построим, — оживился мастер, охотно делясь планами. — Уже и фундамент заложили. Потихоньку за лето и возведем, так что лошадкам будет где зимовать. Я-то при мастерской уже который год живу, так что буду приглядывать.

— Я тоже буду, — пробасил Митька.

— Что, больше в город за легкими деньгами не тянет? — беззлобно поддел его Овражский.

— Ну ладно вам, дядько, — покраснел парень. — Меня Сахарок полюбил, как же его бросить теперь?

Мастер спрятал довольную улыбку за чашкой. Сверкнуло и спустя несколько секунд прогремел глухой гром — гроза отступала.

— А что за загородное заведение? — поинтересовался я.

— Так Авдеевский курорт, ваша светлость. В десяти верстах отсюда, к городу ближе.

Я запомнил. Надо бы наведаться, да побеседовать на тему благотворительной помощи в содержании животных. Да и за своим заказом в мастерскую самому приехать, заодно подлечить лошадок. Немного магии жизни и будут по берегу не гулять, а скакать.

Уехал я сразу же, как только подсохла одежда и дождь немного стих. Из низких облаков по-прежнему лило, но теперь хоть стало возможно разглядеть дорогу.

На прощание Овражский всё же дал мне с собой чайный сбор, так я его нахваливал. И банку земляничного варенья в придачу. От связки сушек пришлось несколько раз отказываться.

Обратную дорогу я провел в полудреме. После горячего чая и тепла огня, меня разморило. Приятное чувство, когда насыщенность дня наваливается усталостью. Хорошего дня.

Когда машина остановилась у ворот особняка, водитель робко произнес:

— Хорошие они люди, настоящие.

Ему тоже выдали с собой гостинцев.

— Хорошие, — согласился я, неохотно берясь за ручку двери. — Спасибо за вашу помощь.

— Да что вы, ваше сиятельство, — рассмеялся он. — Мне помочь было в удовольствие. Я ведь, знаете, тоже когда-то имел склонность к скульптуре, да родичи проверку оплатить не могли. А потом завертелось… Может сейчас провериться? А вдруг? Да к мастеру Овражскому перебраться. Хорошо у них там.

Он резко умолк и нахмурился, забеспокоился о своей болтливости. Но я ощущал его эмоции — нарастающая надежда на нечто лучшее. И присмотрелся внимательнее. Удивительно, но у мужчины действительно был дар земли,