Заброшка - Эра Думер

Двуликий улыбнулся забавной легенде. Тийя стала краше, и от нее тянуло сандаловым маслом – или профдеформация заставляла его верить, что это сандал, потому как на Инитии и Ашерне ничего подобного не росло. В конце концов, он не мог не признать, что Виракочча и Парвати заполучили свою птицу счастья, и искренне за них порадовался.

– Как тебе материнство? – спросил Янус, когда они отошли к перилам, чтобы не тревожить малютку. В стороне Виракочча прыгал и строил смешные рожицы, от чего девочка хохотала.

– Я воспринимаю его как увлекательную игру, где от каждого шага зависит будущее моего сокровища, – разъяснила Тийя.

– Всегда поражался твоей способности облекать простые вещи в поэтические образы. После такого я уже не смогу воспринимать пеленки, ночные подъемы и выбор сухой смеси как порождение темного мира.

Серенай прыснула со смеху, прикрыв губы тонкой ладонью. Она была расписана золотой мехенди, на Ашерне принято вшивать в символические рисунки особый смысл – что-то вроде схематического изображения родового древа. У Тийи появилось новое ответвление под символом, означавшим «Парвати».

Вдруг салатовый взгляд Серенай остановился, загустел, и улыбка покинула ее уста. Ашерн-а неуверенно начала:

– Слушай… Ты давно не выходил на связь…

– От Амброзии к Амброзии. Я здесь не задерживался, – махнул рукой Янус. – Где вообще ребята? Фурина?

– Вот о ней я и хотела поговорить.

Виракочча прервал забавы с дочерью, и оба Серенай молча наблюдали издалека, как глава их семьи гладит остолбеневшего Януса по щеке, пытается что-то донести, но ее уже не слушают, оседают бледной фигурой. Если бы Парвати умела говорить, она бы спросила отца, почему дядя-ильде побелел, как смерть.

Отдаленный разговор заглушал шум фонтана.

Двери в отделение с шуршанием разъехались, и в помещение влетела фурия в белом халате на плечах. Мастер милосердия, женщина в белоснежном костюме, поднялась, быстро оценив, не переполошились ли гости Дома, гуляющие по стерильным коридорам.

– Светел путь твой, гость Дома. Я – мастер Климена, дежурная по отделению и реанимации.

– Фурина Эрешкигаль, – задыхаясь от бега, светловолосый гость перегнулся через стойку и ткнул в экран рабочего планшета, – где она лежит?

– Я не вправе разглашать конфиденциальную информацию, – голос мастера налился сталью.

– А я не вправе выпотрошить тебя при пациентах, Климена. – Янус показал ей знаки Хаоса и Порядка. Его глаза лучились синим. – Но я не давал клятв Асклепия и нахожусь в шаге от того, чтобы нарушить вашу заповедь «не навреди».

У Климены стиснулась челюсть. Она узнала отступника семьи Лебье-Рейепс, который, загубив наставника, подался в Креацию, и совершенно не желала рисковать. Однако напряженная ситуация разрешилась в пользу обоих: к стойке подошла длинноволосая девушка с ровной челкой и спокойными, как блюдца воды, глазами.

– Госпожа Эрешкигаль, – обратилась к спасительнице Климена, – светел путь твой.

Инанна слегка поклонилась, и халат сполз с плеча. Поправив его, девушка окинула другого посетителя цепким взором.

– Вернулся?

– Во плоти, – голос сочился ядовитыми нотками его матери. – Что с Фуриной?

– Он со мной, – без колебаний обратилась к Климене Инанна и твердой походкой зашагала по коридору. Янус двинулся следом за ней. – Фурина в фазе терминуса. Я думала, тебе известно. Вы были друзьями.

– Очевидно, не настолько близкими, – съязвил Двуликий и остановился, когда их недолгий ход завершился около защитных от мастерства дверей с надписью «Карантин».

Инанна приложила палец к панели для посетителей, индикатор одобрительно засиял белым. В узком пространстве их встретила мастер милосердия в защитном костюме и выдала им такие же. Инанна тут же начала надевать поверх одежды белый комбинезон, мощный респиратор и прятать волосы под капюшон. Янус с недовольным вздохом повиновался и проделал то же самое.

Когда мастер милосердия убедилась, что посетители надежно защищены от хвори, открыла знаком следующую дверь.

Посетители вошли. Свет, льющийся из стыков стен и потолка, освещал просторную палату, построенную таким образом, чтобы воздух фильтровался бесперебойно, а температура поддерживалась идеальная, дабы антидеус не заболел. Тело продолжало жить в вегетативном состоянии, поэтому подвергалось внешней опасности.

Инанна подошла к продолговатой платформе из современного сплава. Ложе было затянуто энергетическим полем, под которым покоилась Фурина в гибернационном экзоскелете: старая разработка Школы Порядка – скелет подключен к телу пациента и посылает импульсы в мышцы, чтобы не образовывались пролежни, поддерживалась физическая форма, а пациент получал через проколы и трубки лекарства и поддерживающие сыворотки. На Инитии давно победили раннюю смерть и вегетативные состояния.

Но терминус был неподвластен умам мудрецов, даже таким светилам науки, как Дайес Лебье.

Через фильтры голос Януса, смотрящего на спящую Фурину, звучал гулко, искаженно:

– Расскажи мне, как это случилось.

– Она вернулась после прогулки с тобой и сообщила, что хочет стать богиней Креации. Но на следующий день по новостям сообщили, что Те Коре уничтожен волной незримой энергии. Наша воспитательница находилась в это время на родине. – Инанна вещала размеренно, как компьютерная программа. Без интонаций и надежды на что-либо. – Фурина принялась открывать двери, чтобы найти маму. Я тоже мастер, поэтому следовала за сестрой, пока ее не захлестнуло настоящее безумие. Как одержимая, она открывала тэ и тэ дверей, мы видели столько же миров, а я все не могла остановить ее и вернуть назад. Фурина потеряла разум. Прошла все стадии: от легкой мутации пигмента до эпилептических припадков и, вот, уснула. Она была привязана к матери больше, чем я.

Последнюю фразу Инанна произнесла значительно тише, прежде выдержав паузу, будто не желала откровенничать с Янусом настолько. Двуликий стиснул кулаки. Откатить Те Коре. Вытащить Фурину из небытия и показать ей, что ее мир восстановлен – вот точка, вписанная в круг, мишень, в которую он метил до сей поры в темноте.

– Те Коре уже продали? – спросил «порядковый» Янус. Под коркой льда гасилось любое пламя эмоций.

– Выставлен на торги. К нему присматриваются бестанты – в их мире наступил век катаклизмов, они всех продадут, лишь бы переехать.

Двуликий постучал по энергетическому полю и наклонился к умиротворенному лицу подруги.

– Клянусь, Фурина, я верну тебя и твой мир, – сказал он.

– Ты всегда мнил себя главным героем в чужих судьбах.

Янус усмехнулся и сделал резкий выпад: со стороны могло показаться, что они с Инанной обнялись. Но если приглядеться, его сложенная в «пистолет» рука с мерцающими знаками воспитателей упиралась в защитный экран лица текорианки, пока ее пальцы, снабженные знаком паралича, ткнулись ему вниз живота.

Двуликий с хрипотцой засмеялся, глаза за экраном сверкнули враждебной синевой.

– Я заметил