Адовы - Степан Александрович Мазур

Куклы, хихикая, тут же принялись пародировать и его:

— Даешь силу ради слабости! И слабость ради власти слабых над сильными! Всем быть сильными, пока все слабы!

К удивлению майора, толпа больше аплодировала куклам, чем оригинальным ораторам. Все любили пародии, устав от реалий мира.

Только от Чепушило тоже быстро устали. А едва кто-то прокричал:

— Так это же банкир из «Упырей и сыновей»!

Как люди схватили его за ноги, надавали тумаков и быстро подвесили несостоявшегося чиновника на столб за ноги, примотав изолентой и скотчем.

Перевернутый сверху-вниз, кандидат от народа вещал уже диаметрально противоположное:

— Да разве Чепушило нужна власть? Кому вообще нужна власть над толпой, когда болит лицо? Пусть правят другие. У них лица крепче и ноги не так быстро затекают! А я ухожу. Ухожу в поле. Мне бы землицу пахать и сеять. А потом окучивать. Да я всех с рук прямо кормить буду. Только сначала собранное помою.

Раскаянье чиновника понравилось толпе. Она быстро сняла Чепушило со столба, вручила ему транспарант, и теперь переобувшийся в воздухе сановник тоже требовал продолжения Санта-Барбары и был против коробок, но за спасение гусей.

Майор Громов в душе и сам был рядом с людьми. И даже готов был снять погоны и тоже взять в руки какой-нибудь лозунг позалихвастее, да прокричаться как следует.

Он даже открыл люк, чтобы крикнуть «братцы, сестрицы! Я с вами!».

Но эти нетерпеливые люди не дождались его преображения и принялись тянуть из люка без всякого раскаяния. Тогда Громов убоялся, что его неправильно поймут и тоже подвесят на столбе.

Быстро задраив люк, майор стукнул кулаком по рычагу от злости.

Не успел его принять народ, не утерпел. Порвалась народная скрепа на последней секунде. А ведь так хотелось.

Потревоженный рычаг вдруг повернул пушку к дому Адовых, угодив на уровень третьего этажа, где одно маленькое проклятье какую-то неделю назад нарисовало, но так и не активировала пентаграмму.

Последний штрих за Мару сделала паутина.

Майор заплакал над пультом управления, и треснул кулаком повторно. Уже от раскаянья. От самого сожаления, что здесь он, в «броне», а не там. Сидит, а не стоит с людьми с Садовой за правое дело.

Пушка неожиданно для всех выстрелила. И снаряд полетел прямо в дом.

— Ох, — удивлённо вздохнул майор.

Как и в случае с «Авророй», мир поменял первый выстрел.

Глава 40

Постлайф и прочая эпичность

Толпа людей привыкла к шуму. Но когда выстрелил танк, все как один повернули голову к дому. Подсвечиваемый трассирующий снаряд впился в стену дома. Взметнулась пыль, показался огонь, а затем крыша обвалилась. И в наступившей на краткий миг тишине вдруг раздался мальчишеский крик:

— Шрёдингер!

Этого мальчишку знали все на Садовой.

Сашка Сидоров с ранних лет слыл отпетым хулиганом и ничего хорошего от него давно не ждали. Но тут он первым рванул к полуразрушенному дому, расталкивая людей.

— Стой! — дядя Серёжа ухватил его за куртку. — Сейчас рухнет же.

— Там Шрёдя! — крикнул Сашка, вырываясь. — Он мой друг!

Тут изо окна на четвертом этаже вдруг раздалось громкое «га-га-га», и гусь, не забыв расправить крылья, спикировал вниз.

— Я поймаю! — выкрикнул Даймон. — Поймаю!

Они встретились у покосившегося здания. Гусь настолько обрадовался, что демонёнку потребовалось приложить немалые усилия, чтобы не дать себя ущипнуть.

— Жив? — подскочил к нему Сашка.

— Жив, — ответил Даймон, передавая гуся.

Сидоров бережно принял гуся. Пернатый квартирант ловко повернул шею и цапнул Сашку за палец.

— Ай, — вскрикнул он, — Я тоже рад тебя видеть.

— На «семёрочку»? — спросил Даймон.

— На «девяточку»! — поправил сосед. — Чуть палец не отгрыз!

— Это он с перепугу. Не каждый день летает.

— Наверное, — сказал Сидоров и вдруг замялся. — В общем… я это… сказать хотел. — Он глубоко вдохнул и всё же выговорил. — Спасибо. За то, что друга спас.

— Я рад, что вы подружились, — кивнул демонёнок. — Такое домашнее животное даже мне не под силу.

Ребята пожали друг другу руки. А спустя мгновение, рухнула несущая стена, пробитая снарядом. Затем обрушилась другая. Хрущёвке много не надо. На века не рассчитана.

Дом довольно быстро стал складываться, как карточный, у которого вытащили всего одну, но самую нужную карту. Всё заволокло клубами пыли, слетала крыша и куски кирпичей. Толпа вздохнула в едином порыве, разбежалась подальше, а потом застыла. А когда пыль осела, словно очнулась от какого-то безумия.

И что они увидели?

На развалины первыми рванули четверо. Один из них был словно в костюме медведя. Другая — спортсменка, желающая похудеть. Была даже маленькая светловолосая девочка. А ещё мальчик-школьник в очках, словно с обгоревшей головой. В кармане его торчал крысиный хвостик. А рядом с ними бегал словно подпаленный тем же огнём пудель, надрывно гавкая и обнюхивая кирпичи.

— Чердачный! — кричал Михаэль, раскидывая целые куски плит. — Где ты?

Толпа в едином порыве откликнулась. Все рванули к обрушенному дому и стали разбирать завалы.

— Топот! — вторила ему Блоди, раскидывая кирпичи.

Старались помочь и дети, но не кричали, а плакали. Мара ревела навзрыд, по щекам Даймона тоже катились слёзы. Их не интересовали куклы, ноутбук и телефон. Их волновал только друг семьи.

Организовавшись за какие-то минуты, толпа слаженно разбирала завалы, как будто все в один миг стали Адовыми, которые спасали близкого.

Даже Побрей Врунов взгромоздился на завалы, и проговорил уже не в рулон пыльный туалетной бумаги, а в старый, пожёванный анонимными психами оранжевый микрофон свою грустную речь:

— Сегодня на улице Садовой народ потерял под завалами несправедливости гражданина Чердачного. Герой Садовой, некто гражданин Топотов, канул в лету вместе с нами за наши страсти и убеждения. Как же это случилось, что мы допустили в слепоте своей, что по нашим улицам ездят танки и бездушные генералы стреляют по жилым домам? Дома больше не наша крепость?

— Я не генерал, я майор, — донеслось из танка.

Все повернулись к военному.

— Да какой ты теперь майор? Ты теперь и на рядового не тянешь, — сказал ему Побрей Врунов и добавил важно. — Рядового человека.

Громов кивнул, спрыгнул с брони, молча скинул форму с погонами.

— Я не хотел стрелять. Я больше вообще рыбалку люблю. Но приказ был, сами понимаете. — тут он утёр