Падчерица смерти - Дана Арнаутова

– Не тебе, – согласилась королева, и в ее мягком сладком голосе послышалась издевательская нотка. – Но я могу сделать твою службу долгой и приятной. Я знаю, как живут ваши старшие мастера. И как – все остальные. А здесь у тебя будет палаццо в хорошем районе, выезд, приличное жалованье…

«Если сейчас она скажет про подарки из ювелирных лавок вместо кондитерских, – с веселым изумленным ужасом подумал Лучано, – я подумаю, что вчера утром в гостинице меня услышал сам Баргот и решил пошутить!»

– Дай мне руку, – уронила королева, и Лучано покорно протянул правую, развернув ее ладонью вбок и недоумевая.

Теплые тонкие пальцы коснулись его запястья, погладили быстрым многозначительным движением – Лучано напрягся! – а потом вложили в ладонь что-то твердое и холодное, заставив сжать пальцы.

– Это на будущее, – опять приласкала его голосом королева. – Я щедра к тем, кто мне верен. Посмотри на меня.

Лучано как завороженный поднял голову. Осторожность, этикет – все рухнуло куда-то к демонам в запределье. Беатрис оказалась поистине прекрасна. Теплое ровное золото кожи, тонкие черты, словно у чеканной камеи, кроваво-алые лепестки губ, а глаза… Два осколка мрака, горящих на смуглом лице скрытым внутри пламенем. Сколько ей лет? Четверо детей, из них двое совсем взрослых? Муж – покойник… Протектор и канцлер, которые… как там говорил купец… великодушно спасли ее от королевских забот… Женщина перед ним выглядела так, что за нее хотелось убивать и можно было весело взойти на плаху. Даже ему, Шипу Претемных Садов, знающему толк в смерти и предательстве.

– Не сейчас, – едва заметно улыбнулась Беатрис, что-то прочитав на его лице. – Я в трауре. И я… любила своих сыновей.

«Не мужа», – отметил Лучано.

– Но когда ты спасешь меня от моих врагов… – ядовитым дурманом поплыл ее голос, а черные глаза многообещающе блеснули.

Стук в дверь раздался так некстати, что Лучано все-таки вздрогнул. Успел сообразить, что любое резкое движение будет выглядеть еще подозрительнее, и замер на коленях, только снова опустил голову. Спиной почувствовал дуновение воздуха от открывшейся двери, а парой мгновений спустя раздался голос секретаря:

– Его светлость лорд-протектор ожидает аудиенции Вашего Величества.

– Зовите, – велела королева и, не смущаясь чужих глаз, тронула щеку Лучано кончиком пальца с острым ноготком.

Ему же показалось, что его коснулась раздвоенным языком итлийская болотная гадюка. Лучано часто собирал их яд для мастера Ларци. Неуловимо быстрая и беззвучная, эта тварь любила пробовать жертву на вкус. А потом следовал удар острейших загнутых клычков – и порция смертельной отравы.

– Погуляй пока, – велела ему королева. – Но далеко не уходи. Мы не договорили.

Поднявшись, Лучано низко поклонился и попятился. На то, что было зажато в руке, он даже не смотрел, незачем. Палец, притронувшийся к нему, лишился перстня с рубином, холодную приятную тяжесть которого Лучано сейчас ощущал ладонью. М-м-м-м… Раздавать такие авансы Шипу, который и так обязан выполнить любой приказ? Очень щедро! И очень предусмотрительно. Это сейчас Ее Величество в трауре, но скоро она снова сможет пользоваться духами торгового дома «Скрабацца и сыновья». А прочими его услугами наверняка намерена воспользоваться еще раньше.

«Лучше бы я принял предложение синьора Донована, – так же насмешливо подумал Лучано, пятясь к выходу. – Приличный человек, пусть и не может раздаривать рубины. Зато с ним себя не чувствуешь самой вкусной лягушкой в болоте. Но что поделать, придется работать…»

Выйдя из гостиной Ее Величества и тщательно прикрыв за собой дверь, Лучано снова поклонился. Сначала этой двери, как положено благовоспитанному простолюдину в покоях столь блистательной особы. Потом – секретарю, ответившему равнодушным взглядом. Попятился по ковровой дорожке до следующей двери, последний раз поклонился на прощанье, выскользнул в длинный коридор, уже спокойно прошел три-четыре шага и… едва успел отскочить, прижавшись к стенке.

Какой-то невысокий синьор в темном камзоле с фиолетовой отделкой, черноволосый, но не смуглый, а мраморно-бледный, с осанкой человека, который никому не кланяется, а, напротив, принимает чужие поклоны, стремительно промчался мимо, задев Лучано плечом. Очень выразительно задев! Так, словно в широком коридоре, где проехала бы кавалькада всадников, никак не нашлось места им двоим.

Словно этого синьору показалось мало, он замер на следующем шаге, одним хищным гибким движением повернулся к Лучано и глянул на него острым, как рапира, взглядом. Глаза у синьора были красивые, ярко-синие, как небо над морем в ясный день. А вот взгляд оказался таким, что Лучано, подчиняясь мгновенно взвывшему чутью, замер в почтительнейшей позе, прижав шляпу к груди и уставившись вниз. На ковер перед собой, на собственные начищенные полусапожки и на чужие верховые сапоги из мягчайшей кожи, слегка припорошенные дорожной пылью, только не выше, ни в коем случае не выше! Нет-нет, он скромный приказчик приличного торгового дома! Он знает свое место и не смотрит в лицо разгневанным синьорам, которым имел наглость случайно помешать своим присутствием. Даже грандсиньорам, пожалуй.

Потому что за сапфир, сверкнувший на холеной бледной руке, можно купить парфюмерную лавку в одном из богатых кварталов Верокьи. Точно такую, в какой счастлив трудиться приказчик Лучано Фарелли. А если добавить золотую дворянскую цепь, сияющую с темного камзола россыпью сапфиров и бриллиантов, то на другую чашу весов придется положить еще дюжину лавок вместе с обслугой.

Больше на грандсиньоре драгоценностей не было, напротив, одет он был чрезвычайно дорого, но с изысканной скромностью. Зато смотрел так, словно прямо сейчас хотел кого-нибудь убить. С наслаждением размазать по стене, а потом пнуть окровавленное тело узким носком сапога, сшитого по последней моде. Лучано такие взгляды хорошо знал и отлично определял в них тонкий, но важный оттенок, предупреждавший, что сдерживает обладателя взгляда что угодно, кроме осторожности. Потому что за смерть случайно подвернувшегося простолюдина грандсиньору ровно ничего не будет. И даже сапоги, испачканные кровью наглеца, ему потом ототрут с извинениями.

Так что Лучано стоял, вжавшись спиной в стену и покорно опустив голову, пока грандсиньор, раздраженно фыркнув, не убедился, что простолюдин все осознал, сожалеет, раскаивается и не молит о прощении лишь потому, что горло перехватило от страха. Сапоги с каблуками чуть более высокими, чем здесь носят мужчины, удалились по коридору, яростно впечатываясь в ковер, и лишь когда грандсиньор уже входил в дверь приемной, Лучано позволил себе один быстрый взгляд ему вслед. Запомнил надменную осанку, точеное бледное лицо и синие глаза под тяжелыми веками. Каблуки, добавляющие грандсиньору роста, тоже запомнил – полезная деталь, многое говорит.

А потом отложил собранный образ в укромный уголок памяти, где уже хранилось несколько таких лиц,