Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

Эйлан заставила себя разлепить веки. Со стороны Кейлин очень великодушно прийти навестить ее, но гостей-то приводить зачем? Ей не хотелось никого видеть, кроме Кейлин, но она была уверена, что старшая жрица слишком занята на празднестве. В душе шевельнулось праздное любопытство, и молодая женщина открыла глаза.

Между нею и очагом, загораживая свет, возвышалась мужская фигура. Во власти безотчетной тревоги Эйлан крепче прижала к себе ребенка. Малыш протестующе пискнул. Незваный гость быстро шагнул вперед, свет упал на его лицо – и Эйлан наконец-то поняла, кто перед нею.

– Гай! – воскликнула она и залилась слезами. Он покраснел, смущенно переминаясь с ноги на ногу, не в силах встретиться с ней взглядом.

– Меня отослали в Лондиний, у меня не было выбора, – пробормотал он. – Мне очень хотелось приехать к тебе.

– Прости, – всхлипнула она, сама не зная, за что извиняется. – Я последнее время чуть что – сразу в слезы.

Гай быстро вскинул глаза на нее – и покосился на сверточек.

– Это мой сын?

– Он самый, – подтвердила Эйлан. – Или, может, ты думаешь, что если… – внезапно она разрыдалась, да так бурно, что с трудом могла говорить, – …если я отдалась тебе, то готова возлечь с первым встречным?

– Эйлан! – По лицу Гая молодая женщина видела, что такая мысль ему никогда и в голову не приходила, и не могла понять, это для нее лестно или, наоборот, оскорбительно. Молодой римлянин нервно сжимал и разжимал кулаки. – Пожалуйста… дай мне подержать сына.

Слезы Эйлан высохли так же внезапно, как и хлынули по щекам. Она наконец-то рассмотрела Гая как следует: молодой римлянин опустился на колени рядом с постелью, и она передала ему малыша. Ее возлюбленный казался старше и угрюмее, черты его посуровели от перенесенных лишений и тягот, взгляд потемнел, как будто и Гаю довелось изведать боль; щеку прочертил свежий шрам. Но, держа на руках ребенка, он преображался на глазах.

– Мой сын… – прошептал он, завороженно глядя на сморщенное личико, – мой первенец… – Даже если он и в самом деле женится на той римлянке, думала про себя Эйлан, это мгновение принадлежит ей и только ей одной.

Бессмысленный взгляд бледно-голубых младенческих глаз скользнул по отцу – и словно бы задержался на нем. Гай крепче прижал к себе мальчика, как бы ограждая от всех бед. Лицо римлянина утратило суровость; Гай неотрывно смотрел на ребенка, позабыв обо всем на свете, словно готов был любой ценой уберечь от зла малыша, который так доверчиво и беспомощно покоился в его объятиях. Эйлан никогда не видела Гая таким лучезарно счастливым – даже когда они сплетались в любовном объятии. Она прозревала в нем образ Бога-Отца.

– Что за мир ты получишь в наследство, маленький? – прошептал Гай срывающимся голосом. – Как мне защитить тебя, как построить для тебя дом, в котором ты был бы в безопасности? – Одно бесконечно долгое мгновение они с сыном задумчиво созерцали друг друга, но вот малыш вдруг срыгнул и принялся сосать большой палец.

Гай перевел взгляд на Эйлан и снова бережно уложил ребенка на сгиб ее локтя. Молодая мать понимала: даже сейчас, измученная и бледная, в его глазах она предстает Великой Богиней.

– Ну, как он тебе, любимый мой? – мягко проговорила она. – Я назвала его Гавеном – тем же именем, что дала тебе мать.

– Эйлан, он так красив. – Голос Гая дрожал. – Как мне благодарить тебя за этот бесценный дар?

«Давай убежим вместе! – кричало ее сердце. – Увези нас обоих в какую-нибудь землю, где мы сможем на свободе жить все втроем!» – Но на пальце Гая в отблесках светильника зловеще посверкивало кольцо с печаткой, и Эйлан понимала: нет на свете такой страны вне досягаемости Рима.

– Создай мир, в котором он был бы в безопасности, – промолвила Эйлан, эхом повторяя его собственные слова. Ей вспомнилось давнее видение: в этом ребенке кровь Дракона и Орла смешалась с наследием Мудрых; от него пойдет род спасителей Британии. Но чтобы это произошло, мальчик должен успеть возмужать.

– Порою я сомневаюсь, что это возможно. – Гай погрузился в глубокую задумчивость, и взгляд его снова потемнел, словно от боли.

– С тех пор, как мы с тобой расстались, ты побывал в битве, – мягко проговорила Эйлан. – Этот шрам ты получил не в Лондинии… Расскажи мне все.

– Ты слыхала про сражение под горой Гравпий? – В голосе Гая зазвучали резкие ноты. – Так вот, я там был. – И молодой офицер принялся взахлеб рассказывать, живописуя яркие картины битвы, одну за другой, – Эйлан слушала его, содрогаясь от ужаса, жалости и страха.

– Я знала: что-то случилось, – тихо промолвила она, когда Гай умолк. – Однажды ночью, спустя одну луну после праздника Лугнасад, я вдруг поняла, что тебе грозит страшная опасность. Весь следующий день я места себе не находила, я холодела от ужаса, но с наступлением темноты вдруг успокоилась. Я тогда подумала, что ты, верно, сражаешься в битве, но поскольку я больше не испытывала тревоги, я была уверена: ты выжил! Ты ведь часть меня, любимый! Если бы ты погиб, я бы непременно это почувствовала!

Гай непроизвольно потянулся к ней и завладел ее рукой.

– Это правда. Мне снилось, будто ты меня обнимаешь. Эйлан, ты одна живешь в моем сердце, никакой другой женщине оно отдано не будет! Никакая другая женщина не подарит мне первенца! Но… – Голос его сорвался. – Я не могу признать его. Я не могу на тебе жениться!

Изменившись в лице, Гай поглядел вниз, на ребенка.

– Когда я никак не мог узнать, что с тобой сталось, я все корил себя за то, что мы не убежали вдвоем, пока у нас была такая возможность. С тобой вместе я мог бы жить и в изгнании – но что это за жизнь для тебя или вот для него? – Гай протянул руку и осторожно коснулся младенческой щеки. – Какой он кроха, какой хрупкий, – изумленно выдохнул он. – Сдается мне, я голыми руками убил бы того, кто попытался бы его обидеть! – Молодой римлянин перевел взгляд на Эйлан и покраснел до ушей, словно застыдившись собственных чувств.

– Ты велела мне создать для него безопасный мир, – вполголоса продолжал молодой офицер. – Сегодня я вижу к этому только один путь. Но от тебя потребуется столько же мужества, сколько от матроны времен республиканского Рима. – В тот момент ни Эйлан, ни Гаю не показалось странным, что, невзирая на стольких великих императоров,