Геммы: комплект из 2 книг - Анна Коэн

– Это началось почти восемнадцать лет назад. Я тогда только поступил на придворную службу и был полон надежд. У меня была любимая жена, и вскоре после свадьбы мы уже ждали первенца. Ольга так радовалась грядущему материнству, – так же ровно продолжил он, но на имени жены голос Советника дрогнул. – По словам Церкви, дети – величайшее благо, так как их добронравие смывает грехи отцов. Однажды, когда Ольга была уже глубоко беременна, нас пригласили на празднование дня Марфы-угодницы, где должны были собраться все будущие матери из благородных семейств. Все шло прекрасно, она много шутила и охотно общалась с подругами, но в один момент… с ней что-то произошло. Ольга застыла перед большим, в пол зеркалом, а затем, точно сомнамбула, подняла руку и указала куда-то вглубь. «Мирочерпий, – не своим голосом произнесла она. – Мирочерпий смотрит на нас всех». Вино потеряло естественный вес, взмыло над бокалами, а после хрусталь полопался, и все гости, разряженные по случаю светлого праздника во все белое, оказались словно забрызганы кровью. Естественно, поднялся страшный гвалт, а Оля… – Он с силой провел по лицу рукой, оттянув кожу на выступающем подбородке. – Разразился скандал. Заподозрили, что в моей жене пробудился ранее скрытый дар мистерика. Или же она намеренно скрывала его ото всех, что еще хуже. Начали шептаться о ереси у самого трона. Мне пришлось временно оставить службу и срочно увезти супругу из столицы. Моя карьера летела в бездну, да и шут бы с ней, но не вместе с будущим всей моей семьи. Граф Бернотас, долгих ему лет, уже тогда благоволил мне, а потому оказал всю возможную помощь с этим предприятием. Однако даже там, где мы нашли временный приют, Оле не делалось лучше. Беременность протекала тяжело. Временами она впадала в забытье, а потом вновь принималась вещать. Я был на грани отчаяния. Она ведь никогда и ничем не выказывала странностей, не было и намека… Впрочем, дело ведь совершенно не в этом. Я бы любил ее, даже будь она мистерикой, да даже еретичкой. Я бы все равно…

Илай молча кивнул. Он никогда не сталкивался с проявлениями подобных чувств и тем более не догадывался, что они могут быть столь отчаянными даже спустя годы. Но в то же время Советник даже на пике откровенности не выглядел слабым и смешным, напротив – каждое слово говорило о внутренней силе и приводило Илая в неясный душевный трепет. Вот, значит, каким может быть мужчина, зрелый человек.

Граф Дубравин продолжил:

– Я еще малодушно надеялся на лучшее, а потому мы осели неподалеку, в Греневе. Иронично, что близ этого городка вы и отыскали Катерину, – невесело улыбнулся он. – Все это время она была так близко. Но сейчас не об этом. Когда подошел срок, я был совершенно растерян, не понимал, что делать. Даже не знал, где найти достойного целителя. Тогда, в попытке успокоить жену, я прикоснулся к ее животу и… Думаю, тебе довелось испытать нечто подобное. Я провалился в видение, и передо мной предстала Катерина, на вид ей было около семи. Казалось, я брежу – и в какой-то степени так оно и было, – но переживал все как наяву и сразу признал в ней свою дочь. К тому же у нее уже были глаза гемма, что поразило меня. Она не могла говорить, только показывала. Я увидел, что станет, если мы останемся в Греневе. Ольга умерла бы в муках, а я, с младенцем на руках, угодил в руки к инквизиторам, которые подоспели бы к моменту его появления на свет. В том видении я оказывал сопротивление, и, клянусь, так бы оно и было, но в итоге они одолели меня, отобрали дочь… А мне отрезали язык, заклеймили как еретика и отправили на каменоломни Оплота Милосердия. Я… почти чувствовал тот ужас, мучения, безнадежность.

Советник побледнел и умолк. Илай не решался просить его продолжать. Он понимал, насколько реальными могут быть чувства в видениях, что вызывала Катерина. И вряд ли когда-то сможет забыть свою боль от потери отца и чудовищную встречу с серафимом.

Андрей Дубравин нервным жестом размял пальцы и вновь устремился вперед по тропинке, явно ожидая, что Янтарь последует за ним.

– Затем, не успел я отойти от этого страшного откровения, дитя показало мне иной путь и его последствия. Мне следовало отвезти жену в монастырь Крылатого Благословения. Ольга… Увы, ее было не спасти, даже силами целителей. Я никогда не винил в этом Катю, но то, какой сильной она оказалась еще до рождения, истощило здоровье матери, источило ее изнутри. Я не… – Он закрыл глаза и шумно выдохнул, откровенность явно давалась ему с трудом. – Я люблю дочь, она мне дороже всего на свете. Именно поэтому я делал и делаю все для ее защиты. И я знал благодаря видению, что, даже потеряв любимую жену, я сохраню свободу Кати и свою жизнь, у нас будут счастливые годы вместе, я смогу увидеть, как она растет. Потому я в точности исполнил ее первое пророчество. Едва смиренницы вынесли ко мне ребенка и сообщили скорбную весть о кончине Ольги, в монастырь явился приближенный Диаманта, глиптик Фрол. Старый подлец не постыдился тут же заявить права на чудо-ребенка, мол, так ему шепнули серафимы. И я безропотно согласился.

Илай вскинул на него ошеломленный взгляд.

– Как это возможно?..

– У меня не было выбора. Я видел образ Рины с белыми глазами, а потому признал неизбежность того, что однажды она станет геммом. Я выторговал нам семь безмятежных лет до того, как она попадет в монастырь, и возможность воспитывать ее дома, даже когда начнется обучение. Мое положение и вновь обретенная поддержка Церкви это позволяли – я ведь сдался сам, пришел с повинной, как раскаявшийся преступник.

Вспомнив обстоятельства Октава, Илай кивнул. Только вряд ли истово верующий барон Рункелис, отец Турмалина, испытывал подобные муки. Нет, тот, напротив, с охотой передал младшего сына Церкви. Октав ему сам рассказывал.

– Моя служба вновь пошла в гору, через пять лет я стал Советником. Когда Катеньке исполнилось семь, она прошла через сингонию. – Его губы неприязненно искривились, словно выплюнув это слово. – Не знаю в точности, что это – дочь не признается, говорит, это лишнее, – но уверен, что в этом ритуале мало благого. Рина продолжила зреть будущее, в ней почти ничего не изменилось, кроме глаз, что стали видеть в темноте. Она, как сумела, рассказала мне про сингоны, что хранят церковники, чтобы держать геммов в узде. Стало ясно – чтобы освободить ее, необходимо выкрасть ее камень. Граф Бернотас вновь пришел ко мне на помощь, пообещав найти умельца. Оставалось лишь выяснить, где именно находится тайник. И в этот момент героем рассказа становишься ты, Илай, – неожиданно объявил граф.

– Я?.. – опешил Янтарь.

Советник кивнул.

– Однажды Рина подбежала ко мне ужасно встревоженная и заявила, что мы срочно должны ехать на побережье, в деревеньку к юго-западу от Вотры. Сказала, там должно свершиться что-то важное, и очень сердилась на меня за медлительность. Несмотря на шторм, что нагнал нас в пути, мы успели прибыть до инквизиторов и забрали тебя. Когда стало ясно, что нас никто не ищет, не преследует, я самолично…

– То есть я все же был здесь? – брякнул Илай.

– В этом доме? Да, безусловно. – Андрей Феофанович посмотрел на него проницательно. – Это значит, ты вспомнил абсолютно все?

– Нет, я… Только какие-то обрывки, образы.

– Сейчас картина сложится целиком, – обнадежил граф и продолжил: – Я самолично передал тебя в монастырь, объявив, что мы встретили тебя во время загородной прогулки с дочерью, и Рина указала на благословленного серафимами мальчика. Ни один лазурит не уличил бы меня во лжи, – слабо улыбнулся он. – К этому моменту Бернотас свел меня с молодым, но уже зарекомендовавшим себя вором по имени Макар. Громкой фамилии