Виктория Угрюмова - Белый Паяц

– Правда, но я так не умею.

– Если вы хотите жить, – жестко сказал Керберон, – вам придется этому научиться.

– Не ругай меня, – попросил старик по-детски жалобно. – Мне и без того плохо.

– Помилуйте, падре, разве я вас ругаю? Я просто прошу, чтобы вы поберегли силы на будущее. Они вам ох как понадобятся. И вам, и всем остальным. Подумайте об этом.

– Просто иногда страшно становится, какой ты правильный, – ласково проворчал Берголомо. – Нотации мне читает, отвары гадостные заставляет пить.

– И гулять завтра пойдем, – вставил Керберон невозмутимо. – Пешком, три круга вокруг дворцового парка, по дальним аллеям.

– У нас не будет времени.

– Поищем как следует и найдем. Погода хорошая. Возьмем с собой секретаря, пару пажей со свитками, и будете диктовать документы на ходу. Сердце нужно тренировать, иначе оно устанет болеть.

– Чтобы диктовать одни документы, сперва нужно прочитать и внимательно изучить другие, – заметил логофет, сдаваясь.

– Я прочитаю вслух все, что нужно, и столько раз, сколько понадобится.

– Что бы я без тебя делал?

– Жили бы спокойнее, – усмехнулся телохранитель. – О, а вот и наша добрая Мара с горячим питьем.

В опочивальню, мелко семеня, вошла пожилая женщина в пестрых чунях, темном платье, длинном фартуке и с роскошной седой косой, уложенной сзади в огромный узел, скрепленный золотой заколкой – неожиданно дорогой по сравнению с ее простым нарядом. Тяжесть волос заставляла ее откидывать голову назад, и оттого непосвященным казалось, что она смотрит на всех свысока. Впрочем, в отношении многих людей это тоже являлось правдой.

– Довели себя, – заявила она, подходя к постели и ставя поднос на низенький столик. – Под глазами черняки, щеки впали, как у арестанта, глаза блестят, как у чумного… Просто прекрасно. А ты куда смотрел, телохранитель? – напустилась она на Керберона. – Или ты ждешь демонов и вражеских солдат, а там хоть трава не расти – пускай он себе дурака валяет как хочет. Ты же знаешь, с кем имеешь дело. Не углядишь, и вот – пожалуйста.

– Мара, прекрати ворчать, – приказал логофет, но тут же понял, что допустил тактическую ошибку.

– А вы не крысьтесь, – велела старая служанка, поправляя покрывало и подтыкая его под перину. – Валяетесь без сил, как бледная немощь, дышите как рыба, вытащенная из воды, – вот и лежите, помалкивайте пока. А то ведь даже сил нету на меня тряпкой замахнуться, верно я говорю?

Керберон поднес к губам старика высокий стакан с горячим питьем, и тот, сделав первый глоток, сморщился.

– Гримасы корчит, словно маленький, – тут же взвилась Мара. – А думать нужно было, желательно головой. Всю ночь гулял, как кот по крышам. Вернулся перед самым рассветом и снова – шасть по государственным делам. Добро бы хоть по девкам, от них пользы больше. Поясницу небось натрудили на этих тайных советах… Болит?

– Болит, – признался Берголомо.

– А я что говорю? Безобразие, да и только.

Великий логофет закрыл глаза и счастливо улыбнулся. Над ухом монотонно бубнила преданная, добрая Мара. Он чувствовал, как она волновалась и переживала, глядя на его посеревшие, запавшие за эту ночь щеки, глаза, окруженные темными провалами, и заострившийся нос. У него всегда был отменный слух, который не ухудшился и на старости лет, и он отлично слышал, как перетаптывались под дверями опочивальни Ларакалла и Бихан Фанг. И это значит, что все, кого он любил и кто беззаветно любил его, находились рядом.

– Все, женщина, – произнес он решительно. – Побурчала, и хватит с тебя радости на сегодняшний день. Я пока что не умираю. Вот буду лежать на смертном одре, тогда и выговоришься от души, а сейчас – извини…

– Такое скажете, – расцвела Мара и тревожно вгляделась в его слезящиеся глаза. – Бульон приготовить?

– И приготовить, и подать, и поворчать, что мало съел, – весело сообщил Берголомо.

– Ну, сла-те господи, ожил маленько, – обрадовалась служанка. – Тогда я побежала варить куру. Такой жирный молоденький каплунчик сегодня попался – просто загляденье. Я мигом…

– Мара, – негромко окликнул ее логофет.

– Что?! – встрепенулась она.

– Ты уже знаешь, что случилось? Ну, что война…

Служанка остановилась на минуту, махнула рукой, будто отгоняя надоедливую пчелу.

– И что? – сказала она наконец. – Конечно, радости мало, но все равно переживем как-нибудь. Разве это впервые? Сколько мы с вами видели, и ничего, Пантократор милостив. Мне главное, чтобы вы были живы-здоровы, а в остальном… Никогда еще так не бывало, чтобы было никак.

И, завершив свою речь любимой присказкой, Мара отправилась колдовать на кухню. Она настолько верила в своего хозяина, что была твердо убеждена, что стоит ему строже приказать вражеским войскам не шуметь и не безобразничать, как они тут же разойдутся по домам, усовествленные.

Керберон проводил ее взглядом. Его зеленые глаза смеялись.

– Поговори со мной, – попросил Берголомо. – Расскажи…

– О чем?

– Ты ведь слышал нынешней ночью, что говорилось за королевским столом?

– Разумеется.

– Им невдомек, что у кого-то может быть такой острый слух.

– Отчего же. Гус Хиттинг подозревает всех и во всем, даже тетерева – в способности написать серенаду на три голоса. А Фрагг Монтекассино, тот вообще, как мне кажется, знает.

– Мы никогда не обсуждали подробно эту тему.

– Вы всегда отличались деликатностью.

– Мне нужно знать детали, ты же понимаешь, как это важно.

– Я готов ответить на любой ваш вопрос.

– Ты никогда не рассказывал, каково это – странствовать с черными паяцами.

Телохранитель задумался. Странное выражение промелькнуло в его взгляде: то ли тоска о былом, то ли счастье, то ли он просто улыбнулся приятному воспоминанию.

– Как-то мне случилось прыгнуть в водопад, – сказал он после минутного размышления. – Скала высоченная, вода гремит, и совершенно неясно, что там внизу – утесы или глубокое озеро; разобьешься или пронесет – выплывешь. Так вот, когда я летел – это было невероятное ощущение, восторг и ужас, блаженство полета и страх смерти. Вот и с ними нечто подобное. Но, во всяком случае, ты наверняка знаешь, что живешь. Каждую минуту ты чувствуешь как самую драгоценную и неповторимую. Они научили меня ценить жизнь, дорожить ею, но не бояться смерти. Этого дорогого стоит, не правда ли, падре?

– Ата-мангарраи, так, кажется, они себя называли? – спросил логофет, приподнимаясь на локте.

– Именно так.

– Что они рассказывали тебе о Баласангуне?

Керберон вскинул на старика изумленные глаза:

– Откуда вы знаете?

– Что? – настойчиво и нетерпеливо повторил логофет.