Гидеон Эйлат - Бич Нергала

— Силы подземные! — воскликнул ошеломленный сотник.

— В том лесочке, — продолжал попугай, — сам Конан со своими когир-рцами. И кр-расоткой Юйсар-ры. Ах, какая женщина! Что за гр-рудь! Что за икр-ры!

— Ияр? — осенило Бен-Саифа. — Ты же Ияр, да?

— Ияр, — подтвердила птица. — Р-рад тебя видеть, агадеец.

— Ха! — Бен-Саиф восторженно хлопнул в ладоши. — Каким ветром тебя занесло, старина?

— Да вот, пр-рилетел отдать должок, — охотно ответил бывший апийский сотник. — Это у меня теперь такое р-развлечение. А ведь я только что от нашего пр-риятеля.

Агадеец посмотрел на Ияра повнимательнее. Тропическая птица изрядно утратила лоск: перья грязны и растрепаны, на месте роскошного пестрого хохолка — плешь. И, тем не менее, от попугая так и веяло самодовольством.

— Ты про Луна? — с надеждой спросил Бен-Саиф. — Так он жив?

Попугай отрицательно помотал головой.

— Жив-то жив, но, увы, в тюрьме. В подземных застенках. Я хотел его выр-ручить, ведь он, так сказать, спас мне жизнь. Но меня и на пор-рог не пустили. Там все настор-роже, сучьи потр-роха, никто не р-рискует смотр-реть в глаза даже ничтожной мухе. Боюсь, Лун очень плох. Я побывал у Каи-Хана.

— Да что ты?! — удивился Бен-Саиф. — И не побоялся?

— Так тр-рясся, что половину перьев р-растерял, — честно ответил Ияр. — Зато Каи после моего ночного визита недосчитался пр-равого глаза. Он теперь не сопр-равитель Апа, а убогий калека, посмешище. Словом, покойник, сучьи потр-роха. Пр-редставляешь, как Авал обр-радовался?

— Представляю, — с широкой улыбкой кивнул Бен-Саиф. — Ну, а ко мне ты зачем прилетел?

— Так я же говор-рю, должок отдать. Р-раз я Луна не спас, так хоть тебе помогу. Хочешь этих нечестивцев выжечь? — Ияр мотнул головой вбок. — Запр-росто. Я тут целый день летал, все р-разведал. Только уговор! — Он приподнял драное крыло.

— Вернуть тебе человеческий облик? — предположил Бен-Саиф. — Прости, Ияр, не могу обещать. Вот, если Луна спасем… Тогда пересадим тебя в какого-нибудь здорового, красивого каторжника. Видишь ли, Лун — уникум. Свой необыкновенный дар он получил в награду от самого Анунны, это один из наших святых, он дал обет не совершать ни добрых, ни злых дел, но изредка делает исключение для кого-нибудь из паломников, выполняет его самое сокровенное желание…

— Да гадить я хотел на человеческий облик, — встряхнул крыльями попугай. — Мне и в этом неплохо, лечу, куда хочу, сам Митр-pa не брат. Тут за мной давеча ястр-реб увязался, сучьи потр-роха, так вер-ришь ли, я ему пол-хвоста выклевал! Нет, Бен-Саиф, ты мне лучше Юйсар-ры отдай, подр-ружку Конана. Ах, какая стать! Ах, какие бедр-ра!

— Женщину? — изумился Агадеец. — Помилуй! Да на что попугаю человеческая самка?

— А вот увидишь, — уклончиво пообещал Ияр, поправляя клювом растрепанные перья на грудке.

Со сводов подземелья срывались холодные капли, редкие светильники, расставленные по нишам слепыми надзирателями, скупились на чахлый свет, как последние крохоборы. С тех пор, как хозяин замка помрачился рассудком, тюрьма содержалась в небрежении. Зивилла посещала ее нечасто, а надзирателей осталось вчетверо меньше прежнего, остальные давным-давно разбежались, убоясь «лунной болезни»…

У полудюжины зрячих, которые помогали трем слепцам стеречь пленников, наверное, на всю жизнь укоренилась привычка ходить с низко опущенной головой. Они никогда не смотрели в глаза узникам, которые упрямо называли себя Лунами. Это и спасло челядинцев графа Парро от заразы, когда один из надзирателей, помрачась рассудком (без помощи Лунов, просто от дурной наследственности вкупе со злоупотреблением пивом и вином), внял-таки уговорам графа и вошел к нему в камеру. Вскоре после этого, не поднимая глаз, его зарезал другой стражник, когда безумец приблизился к нему и попытался завести разговор по душам. А графа оглушили и бросили обратно за решетку, снова надев ему бронзовые шоры. Люди из подземелья давно научились узнавать Лунов по манере речи.

Женщина в мужском теле тоже не поднимала головы, спускаясь по скользким от грязи маршам. Перед ней бесшумной тенью скользил надзиратель, — кряжистый, толстоногий, он был неотличим от своих приятелей и от тюремщиков из других замков Когира, словно дворяне когда-то задались целью вывести особую породу стражей подземелья и добились успеха. Казалось, коренастые охранники рождены как раз для этих сумрачных анфилад; прислонится такой где-нибудь к стене, и запросто спутаешь его с пилоном или контрфорсом.

Только в одну «чумную» камеру осмеливались заходить стражи. Там в неглубокой стенной нише лежал прикованный к кровати пленник. Оковы, конечно, были не нужны — в агадейце едва теплилась жизнь.

Надзиратель услужливо поставил у кровати шаткую табуретку и, повинуясь жесту Зивиллы, беззвучно выскользнул из камеры. Лязгнула дверь, за крошечным зарешеченным оконцем всколыхнулась серая тень.

Пленник в алькове безмолвствовал. Зивилла прислушалась к его неровному дыханию и поняла, что он в сознании и не спит.

— Зачем ты звал меня, Лун? — спросила дама Когира. Еле слышно скрипнула кровать. Лязгнули оковы. И словно из немыслимой дали донесся прерывистый шепот:

— Я звал тебя… почти неделю назад.

Зивилла пожала плечами.

— Я была занята. Истребляла в лесах твоих друзей. Теряла своих. Отнимала оружие у Лунов, которых сдуру взялся снабжать твой король. Вчера мы захватили большой обоз агадейцев, всыпали им по первое число, вот я и позволила себе передышку. Решила навестить тебя, послушать, что новенького скажешь, а заодно «порадовать» своими новостями.

Лун снова шевельнулся на кровати.

— Да, на этой войне… нам не очень везет.

— Нам тоже, — с горечью признала Зивилла и безрадостно усмехнулась. — Столько напрасных жертв. Зато мы вас отучим воевать. Раз и навсегда.

Несколько мгновений Лун полежал молча. «Все-таки ему тяжело говорить», — догадалась Зивилла.

— Дама Когира… — сипло произнес узник. — Я все думал… что за странный титул?

— Мог бы спросить у кого-нибудь из надзирателей.

— Спрашивал. Не отвечают. Никто из них со мной не разговаривает. Боятся.

— Мне кажется, на то есть причина, — язвительно вымолвила Зивилла.

Лун тяжело вздохнул.

— Уже нет.

Пришел черед когирянке сделать паузу.

— Что значит нет?

— Мне было видение, — пояснил Лун. — Даже не скажешь, что видение… совсем как наяву. Он сидел на этом же табурете…

— Кто?

— Ну-Ги, отшельник… мой духовный отец. Это он… научил меня…

— Переселяться в чужие умы? Менять местами человеческие души? — Зивилла вдруг разволновалась и тотчас мысленно приструнила себя: «Спокойно! Хоть виду не подавай!»