Дорога жизни - Елена Тихомирова

волшебству, скрылись в ножнах. Действовали эльфы синхронно, будто марионетки.

- Эй, Томас, не делай ничего. Просто постой рядом, - негромко приказал Саймон. Он посчитал нужным произнести свои слова, так как его телохранитель недобро сощурил глаза. А кто знал, как мог поступить этот человек? Он служил Саймону меньше года, и в ситуации подобной этой они ещё не бывали.

- Вижу, моё внимание доставило вам неудобство, - между тем прокомментировал Адьир Морриэнтэ безо всякой язвительности. Он по своей привычке говорил бесстрастно, хотя и свысока. - Поэтому приношу извинение за навязывание вам своего общества, мистер Сильвер. Мне всего лишь захотелось выразить вам своё удивление. Я удивлён вашим визитом в Вирград.

- Удивлены? Я прожил в этом городе немало, вот и завёл здесь торговые связи.

- Торговые, так торговые, - произнёс знатный эльф с такой улыбкой, что Саймону вмиг стало ясно – ничего-то собеседник ему не поверил. – Вы человек дела, это мне давно стало понятно. Право слово, если бы ваша рассудительность была вам присуща во всём, я бы даже пронёс память о вас через века. В определённых ситуациях я бы именно вас вспоминал и приводил в пример.

Интонация не позволяла считать сказанное комплиментом. Для Саймона вмиг открылось, что «приводили бы его в пример» в самых что ни на есть неприглядных ситуациях, поэтому он с неприязнью взглянул на Адьира Морриэнтэ и сказал ему то, что сидело у него в голове:

- Вот, чес-слово, как-то всё равно мне, что вы там обо мне думаете. Главное, с дороги отойдите. Проезду мешаете.

- Разумеется, я не намерен вам мешать, - ответил Адьир Морриэнтэ, вот только, прежде чем сделал шаг в сторону, поглядел ему прямо в глаза и выразительно произнёс: - Помешать вам может кое-кто другой. Тот, кто ваше возвращение в Вирград запросто сочтёт за угрозу своим жалким намерениям.

- Что? – разумеется, услышанное не позволило Саймону заставить лошадь сдвинуться с места. – О ком вы говорите?

- Я уже достаточно задержал вас, мистер Сильвер. Пусть я сам никуда не тороплюсь, но для вас сейчас ценна каждая минута.

- Ну уж нет, погодите, - Саймон в нетерпении выяснить подробности даже покинул седло, он нюхом чувствовал, что о чём-то важном его предупреждают. Вот только телохранители Адьира Морриэнтэ не дали ему подойти ближе к эльфу.

- Вы услышали достаточно, - холодно сообщил Адьир Морриэнтэ. – А если вы не так уж поняли то, что я посчитал нужным донести до вас, то рано или поздно вы мои слова всё равно поймёте. Ведь вы очень упрямы, мистер Сильвер, а потому у вас есть на это все шансы.

Сказав так, Адьир Морриэнтэ вернулся на тротуар и неспешно зашагал вперёд. Его телохранители вскоре выстроились вокруг него квадратом, и Саймон понимал – бессмысленно идти вслед за этим эльфом. Большего бы он всё равно не услышал.

- Хм-м, мистер Сильвер, - вдруг подал голос его телохранитель. – Не знаю, что за дело привело вас в Вирград, но я бы предостережению внял. Раз уж такие любопытные лица вас предупреждают, то лучше бы нам уехать отсюда.

- Спасибо за мнение Томас, - буркнул Саймон чисто из вежливости. Затем он ещё раз посмотрел на уходящего Адьира Морриэнтэ и, подумав, всё же сел на свою кобылку.

Саймон всегда был рассудительным человеком, и потому, пусть сердце настойчиво требовало от него любым способом попасть в академию, он всё же отправился в Форкрест.

***

Люций всецело поддерживал тех преподавателей, кто настойчиво рекомендовал хранить год-два все проверочные и контрольные студентов. К счастью, с ним самим такого не случалось, но он не раз был свидетелем тому, как какой-либо студент, съездив домой на каникулы, по возвращении вдруг подавал в министерство жалобу на итоговую оценку за прошлый курс. И вот в таких вот случаях без предоставления подтверждения справедливости оценивания было никак не обойтись. По этой причине Люций проявлял благоразумие и подобно многим другим преподавателям листы с проверочными и контрольными работами для своего возможного алиби оставлял. Также, он хранил документы, что ещё могли бы ему по работе понадобиться. Ну, и так как лето подступало всё ближе, а бумаг на его столе и в стеллажах скопилось уже столько, что из-за них его самого уже едва видно было, то утром нынешнего воскресенья Люций приступил к привычному, но столь нелюбимому им делу. Пересилив лень, он вытащил из своего кабинета, из ящиков домашнего письменного стола и изо всех прочих мест, где занимался работой, всё то, что там имелось. Затем он просмотрел эти бумаги и распределил их на три категории. Одна подлежала уничтожению, другой предстояло отправиться в академический архив, а третьей суждено было переместиться в его подвал.

Собственно, расправиться с первой горой бумаг сложности не возникло, всего-то потребовалось позвать обслуживающий персонал. Подлежащие хранению в академическом архиве бумаги тоже быстро нашли своё место на рабочем столе (Люций рассчитывал их сразу с утра занести куда надо). Ну, а после этого мужчина сделал перерыв в работе и наконец-то поел. При этом он едва ощущал вкус еды, времени и сил его занятие отняло немало. Был уже поздний вечер, день пролетел как один момент. Однако, вымотавшийся Люций не захотел откладывать на потом разбирательство с последней из груд бумаг. Закончив с трапезой, он упрямо поплёлся в непохожую на саму себя гостиную, затем без особой бережливости или сортировки (уж настолько он устал) сложил бумаги в ровные стопки, да, бурча что-то недовольное под нос, перевязал их бечёвкой и понёс «в последнее пристанище».

Вот тут-то судьба и сыграла с преподавателем злую шутку. Относить тяжёлые и объёмные стопки бумаг следовало бы понемногу, но Люцию захотелось справиться со всем за один раз. Так что он сложил документы в высокую-превысокую башню, кое-как поднял её и… и оступился на одной из верхних ступенек лестницы.

- Вот ты ж! – громко ругнулся Люций и даже добавил парочку матерных словечек, благо вокруг него никого не было. После этого старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий со сдавленным стоном сел на пятую точку и, прижимая к себе ушибленную ногу, начал потирать её. Боль стремительно уходила.

«Хорошо ещё, только таким отделался», - пришла к нему угрюмая мысль.