Слёзы Цернунна - Ален Т. Пюиссегюр

водяная стена, но это были всего лишь синие отблески витражей, мираж, иллюзия. Вход в древний зал был восстановлен – ни обломков, ни пыли.

– И следа не осталось! – выдохнула она с облегчением.

Как и положено, тупик, гладкая глухая стена, двери нет и в помине. Возле стены два автоматона стояли на страже. Один из них дружески помахал школярам, скрипя шарнирами. Драку не понравился скрип, он набычился и злобно заворчал.

Каждый из трёх друзей потёрся носом о нос Ковена, подбадривая его. Даже пугливая застенчивая Пушнис забралась к нему на голову, потопталась между ушей и с нежным воркованием скатилась по шее на спину.

Кот-метис понемногу пришёл в себя.

«Успокойся! Ты среди друзей, никто тебя не тронет», – телепатически увещевал его Черномордик.

Они пошли дальше, приблизились к первому прекрасному витражу, перед которым не раз замирали прежде, пытаясь разгадать значение символов.

– А теперь всё понятно, никаких тайн! – усмехнулась Сирения, рассматривая его вновь.

– Убар про то и говорил! – напомнил Лексиос, проводя по струнам кантеле.

Ковен не мог не согласиться с ними. Вот он, аллегорический портрет испытаний первой четверти, выдержанный в золотистых, медных, оранжевых тонах. Четыре огненных шара перед замком – это четыре вступительных экзамена для соискателей, вознамерившихся стать школярами. Кошачий коготь – магия и волшебство, сияющий кристалл – алхимия, зубчатое колесо – механиматика. Второе посвящение, выбор пути. Арка из звёзд – Заоблачные Выси. Тогда школяры посетили их впервые. Блуждающий огонёк отсылал к заклинанию призыва и появлению Зародышей.

«Всё изначально предначертано, давно изображено», – печально подумал Ковен.

Они отошли от осеннего витража и направились к зимнему. Вторая четверть изображена другими красками. На стены, пол и потолок ложились голубые, белые, серебряные блики. Стёклышки казались льдинками.

– Б-р-р! – фыркнула Сирения. – Всякий раз при одном взгляде на него промерзаю до костей!

К счастью для кошки-кората, за ними как раз увязалась бродячая жаровня. Сирения прислонилась голубовато-серебристым боком поближе к тлеющим уголькам и замурлыкала от удовольствия. Ризу, её Зародыш-бельчонок, тоже с интересом подбежал к жаровне, несомненно мечтая стащить хоть один уголёк.

– А меня вымораживает рукокрылое, – пробормотал Ковен. – До сих пор мурашки бегут по спине. Мне кажется, оно постоянно наблюдает за мной.

В последнее время у него появилась привычка следить за своими чешуйками. Вот и сейчас он инстинктивно проверил: не дрожат ли они, не топорщатся? Нет, всё как обычно. Ковен вздохнул с облегчением.

На витраже второй четверти изображён огромный кот. Белые миндалевидные глаза, казалось, следили за зрителем, куда бы тот ни пошёл. Кот парил в воздухе, за ним на заднем плане развевался длинный пушистый хвост. Между кошачьими ушами возвышались ветвистые, как у оленя или у ориньяла, внушительные рога, упиравшиеся в небесный свод, усеянный звёздами.

– Ну и что означает эта картина? – заиграл на кантеле Лексиос с вопросительной интонацией.

– Что, у тех, кто не пройдёт испытания, вырастут рога? – пошутила Сирения.

– Наказание страшное, если учесть, что в замке двери узкие. Мы застрянем, – в тон ей продолжил шутку Ковен.

Все засмеялись.

– А может, все подмастерья рогатые, просто мы не замечаем. Так же было с Зародышами в первой четверти. Пока своего не заведёшь, чужого не увидишь.

В замке Каслкотц возможно и не такое!

– Это вовсе не кот, это фелид, – догадалась Брайна. – Обратите внимание, у него строение совсем не такое, как у нас. Я не про рога. Уши больше, лапы длиннее и мощнее. И рога касаются звёзд. Вглядитесь!

Действительно, фелид. Абсолютно неподвижный, застывший в воздухе, величественный, благородный, великолепный. А вокруг него всё жило, перемещалось, шелестело. Механиматика и магия приводили стёклышки в движение. Снежинки кружились в медленном танце, звёзды странствовали по небу, набегали прозрачные облака. По щеке фелида ритмично, сплошным потоком стекали голубые капельки и падали на землю.

– Неужели он плачет? – изумилась Сирения.

На снегу из слёз фелида расцветали голубые цветы-звёздочки с пятью лепестками. Ветерок раскачивал хрупкие венчики невиданных цветов слева направо.

Брайна приблизилась к витражу и понюхала цветы. Пушнис попыталась ей подражать, но заметила чересчур стремительное стеклянное облако и в страхе зарылась в длинную белую шерсть.

– Плачет навзрыд, сомнений нет, – подтвердила ангорская кошка. – Если витраж намекает на то, что во второй четверти нас ждут невыносимые страдания, я не горю желанием продолжать учёбу.

Поток слёз стекал из правого глаза фелида и делил витраж на две части. Слева царила ночь, в небе стоял тонкий месяц, две луны ещё не родились. Справа был ясный день, холодный, перламутровый и золотистый.

– Вы хоть что-то поняли? – безнадёжно поинтересовался, играя на кантеле, Лексиос.

– Ничего ровным счётом! – проворчала Брайна. – Кроме того, что проклятый холод вскоре усилится и мы совсем замёрзнем! Предупреждаю: если снаружи повалит снег, я забьюсь в гнездо на Насесте, и никто меня оттуда не выманит! Будете носить мне еду и изловите для меня вот такую жаровню.

Жаровня вовсе не возражала, чтобы её умыкнули для Брайны. Лишь повертелась вокруг своей оси и вдруг рухнула на пол без сил, загремев угольками.

– Разве ангорские кошки – не северянки? – удивилась Сирения. – У вас шерсть гораздо длиннее и гуще, чем у всех прочих.

– Что толку от длинной густой шерсти? – возмутилась Брайна. – Я люблю мягкий тёплый климат. Тепло благоприятно для пищеварения.

Ангорская кошка опять подошла к витражу.

– В любом случае все эти аллегории мне непонятны.

– Я кое-что вспомнил! – оживился вдруг Лексиос.

Подмигнул друзьям с хитрым видом и приложил лапу к витражу как раз между двумя цветами-звёздочками. Зажмурился и застыл.

– А мы-то почему не сообразили! – всплеснула лапками Сирения.

В начале первой четверти Убар говорил им, что особое заклятие на витражах помогает воскрешать события прошлого. «Положите лапу на витраж и ощутите вибрацию давней битвы!» – советовал он.

Сгорая от любопытства, Ковен последовал примеру Лексиоса. Почувствовал гладкую прохладную поверхность под подушечкой лапы.

Всё вокруг внезапно поглотил смерч.

Не осталось ни коридора с витражами, ни мягкого ковра на полу, ни тёплой бродячей жаровни под боком. Не осталось и Ковена. На мгновение он превратился в ледяной вихрь, в густой снег, укрывший континент, в саму зиму. А потом ощутил пронзительный холод. Лишь вернувшись в своё тело, понял: он всё-таки кот. Дрожь пробирала бедного Ковена от ушей до хвоста. Он промёрз до костей и не чувствовал лап с протезами, позвоночник ломило. Каждая чешуйка стала льдинкой, а шерсть – снежной пеленой.

Ещё никогда в жизни он так не страдал.

Кот открыл глаза. Где витраж второй четверти? Где пещера кристалла? Он оказался в ледяной бескрайней пустыне, по шею в сугробе. Ветер завывал в ушах, вокруг