Михаил Ахманов - Последняя битва

Надолго ли? — подумал он. Внизу уже вырос поселок, полсотни хижин, собранных на атвианский манер из вкопанных вертикально бревен, за ними пластались длинные низкие корпуса мастерских и складов, у берега тянулся причал, сложенный из массивных валунов, и на нем, на прочном деревянном настиле, высилась мачта для флага и блистали начищенной бронзой четыре орудия. Когда-нибудь здесь будут город, крепость и гавань, откуда корабли отправятся в Европу и дальше, в сказочные страны, Африку, Индию, Аравию, дабы проверить, жив ли там человеческий род и не нуждается ли в подмоге… В крепкой руке, которую протянут им Аббатства, в знаниях, просвещении и защите от Нечистого…

Но до этого было еще далеко, и священник, вздохнув, шагнул в овальный люк гондолы.

Она представляла собой обширное вытянутое помещение с плоским полом и закругленными стенами, похожее на корабельный трюм, тридцати шагов в длину и десяти в ширину; в задней ее части был уложен груз, мешки, ящики, корзины и бурдюки с пищей, водой и снаряжением, а в середине, на откидных койках у бортов, под с небольшими круглыми окнами, расположились седобородый эливенер и два северянина-морехода. Горм грудой коричневого меха свернулся у ног брата Альдо и будто бы окаменел; лишь громкое сопение доказывало, что он еще жив и изо всех сил старается бороться с паникой.

Впереди гондолу перегораживала стена со странной дверью, которая не распахивалась и не откатывалась вбок, как дверца люка, а складывалась гармошкой, чьи полосы как бы слипались друг с другом; сейчас она была сложена, и за ней виднелась пилотская кабина с шестью удобными креслами и пультом, мерцавшим скудной россыпью огней. Среди желтых, зеленых и алых лампочек мертвым антрацитовым блеском отсвечивали прямоугольные и круглые экраны, чье назначение являлось большей частью неясным; но самый большой из них, справа от кресла пилота, светился как огромный голубой глаз, расчерченный сеткой темных линий.

Мастер Гимп восседал у штурвала, короткого поперечного стержня с изогнутыми рукоятями на концах, похожего на рога кау, быков, которых разводили в Д'Алви. Шея и лысина капитана побагровели от напряжения, но руки, сжимавшие непривычное устройство, были тверды, и в линии широких плеч читались уверенность и несокрушимое упрямство. Гимп утверждал, что может управиться с любой посудиной, что плавает по водам; ну, а воздушная стихия не так уж отличалась от морской. Во всяком случае, не столь сильно, чтобы смутить лучшего из мореходов Внутреннего моря.

— Ты на борту, мастер Иеро? — не оборачиваясь, пробасил капитан. — Отбываем?

— С Божьей помощью, — отозвался священник.

— Тогда вели тем четырем бездельникам у канатов отдать швартовы, — буркнул Гимп. — А потом задрай люк, не то наш мохнатый приятель глянет вниз и окочурится со страху.

Иеро махнул воинам, но те, не прикасаясь к замкам, вдруг вытянулись, вырвали клинки из ножен, грохнули рукоятями о нагрудные бляхи и замерли, отдавая воинский салют. Видимо, это являлось сигналом; внизу раскатился гулкий орудийный выстрел, и на мачту пополз флаг с зеленым кругом на белом фоне, с крестом и мечом, что грозно сверкали среди изумрудной зелени. Салютуя, Иеро вскинул руку.

Пушка выпалила трижды, и солдаты разом освободили якоря. Пол под ногами священника не дрогнул, только земля вдруг стала плавно и медленно уходить вниз, словно проваливаясь в бездну; люди превратились в муравьев, хижины и бараки — в кучки тонких палочек под зелеными кровлями из лапника, орудия — в четыре блестящих золотистых пятнышка. Потом горизонт внезапно расширился, пространство небес распахнулось вглубь и вдаль, солнце брызнуло в глаза, и Иеро вновь охватило чарующее, пьянящее чувство полета. Он перекрестился, шепча молитву, и замер, раскинув вверх, вниз, во все стороны свою ментальную сеть.

Над миром царил покой, если не считать волн ликования, бушевавшего в поселке. Где-то далеко метались птицы, то камнем падая в морские волны, то взмывая с зажатой в когтистых лапах добычей; в их крохотных разумах были голод и ощущение тревоги, когда огромная стремительная тень вдруг поднималась из глубины к поверхности. Голод, терзавший океанских тварей, был иным, чем у птиц, яростным, неутолимым, рожденным гигантскими мощными телами, что находились в непрестанном движении; казалось, они готовы проглотить весь мир. И в их убогих ментальных излучениях не ощущалось страха; они считали себя владыками морских пространств, где все, что плавало и жило, годилось в пищу.

Ярость и голод, отметил священник, анализируя их излучения. Он двинул дальше свой ментальный щуп, но ничего нового не обнаружилось — только птицы, рыбьи косяки да хищные мысли акул.

Гимп окликнул его из кабины, и Иеро задраил люк.

— Ну, наше корыто в воздухе. Как его, «Вашингтон»?.. Плывет в небесах, будто и впрямь святой… Не хочешь ли заняться стекляшками, добрый мастер? — Ладонь капитана легла на голубой экран.

Роли в их команде были четко расписаны: Гимпу и двум его морякам полагалось нести восьмичасовые вахты и стоять у штурвала при взлетах и посадках, тогда как Иеро считался штурманом. Собственно, за маршрутом следил компьютер, и он же управлял кораблем во время крейсерского хода, но такие колдовские штучки были выше капитанского разумения. Как можно определиться на море, суше или в воздухе без компаса и карты? Этот вопрос для Гимпа был неразрешим. Картой же для него являлся лист бумаги, а компасом — стрелка в круглом бронзовом футлярчике, и если он не имел ни того, ни другого, то значит, не мог проложить курс.

Впрочем, необходимости в его услугах не было.

Твердыми шагами Иеро направился к кабине, сел в кресло перед экраном и надавил шарик, наполовину выступавший из пульта. Зажглась надпись; точный смысл фразы на древнем английском языке могли понять немногие из ученых-историков Канды, но священник знал, что управление «Вашингтоном» теперь перешло к компьютеру или к подчиненному ему устройству, которое называлось автопилотом. Затем на экране возникла карта — чудесная точная карта мира, каким он был до Смерти, со всеми материками, морями, океанами, россыпью островов, тонкими нитями рек, равнинами и горами. Это волшебное изображение казалось объемным; крошечные горные хребты будто пронзали поверхность экрана, долины рек и впадины как бы уходили вниз, а на месте крупных городов мерцали серебристые точки. Карта была забрана в привычную сетку меридианов и параллелей, и в центре ее светилась алая стрелка.

Шарик повернулся под ладонью священника, и стрелка покорно двинулась влево и вверх. В северной части Лантика он остановил ее и снова нажал шарик; теперь на экране была укрупненная карта, примерно четверть прежней, изображавшая весь североамериканский континент, Европу и широкую синюю полосу разделявшего их океана. Еще одно нажатие, и океан словно раздался вширь, обрамленный берегами двух материков: слева — Ньюфол, огромная белая запятая Гренландии и еще один остров, видимо — Асл; справа — причудливо изрезанная линия европейского побережья с двумя островами. Один из них был похож на Асл, другой, вытянутый по меридиану, напоминал вставшую на дыбы ящерицу с раскрытым ртом.