И возродятся боги - Наталья Способина

основателях, можно было сделать вывод, что церемониться с ней никто не стал. Сколько всего пришлось ей пережить, оказавшись здесь? Удалось ли ей сохранить разум? Почему она не говорила? Моя собственная жизнь, проходившая в борьбе за любовь, как выяснилось, приемной матери, борьбе неравной, заведомо обреченной на провал, не шла ни в какое сравнение с тем, в каком аду оказалась моя настоящая мать.

– Мне жаль, – произнес Альгидрас.

– Как ее звали? – спросила я, глядя на то, как тени от раскачивающегося фонаря скользят по бревенчатой стене.

– Елена, – негромко ответил Альгидрас.

– Елена, – эхом повторила я и перевела взгляд сперва на Альгидраса, а потом на Алвара.

Они смотрели на меня с участием, но я чувствовала, что это просто дань моменту. Они давали мне время привыкнуть к этой мысли, чтобы можно было двигаться дальше и снова строить грандиозные планы по спасению их чертового мира. Ни один из них не понимал, что именно чувствовала сейчас я.

– Чего основатели хотят на самом деле? – спросила я Алвара, надеясь на то, что в его версии появится что-то новое, что-то, что сможет вселить в меня надежду. – Хочу сверить ваши версии, раз уж вы не успели договориться.

Альгидрас закатил глаза и, что-то пробормотав, устроился на корточках у перил. Я прислонилась к перекладинам в паре шагов от него и поплотнее закуталась в плащ.

– Гаттар оказался во власти аэтер, заключенной в твоем мире. Дарим, так его звали, жаждал попасть сюда, где он смог бы войти в свою Силу и слиться со стихиями. Но в нем самом аэтер было слишком мало, и он хотел получить ее от Рамины. Сыновние чувства – ничто по сравнению с жаждой, – негромко произнес Алвар, и я зябко поежилась. – Любые чувства ничто, если ждать слишком долго.

Альгидрас вскинул голову и пытливо посмотрел на Алвара. Тот светло улыбнулся.

– Это будет страшная сказка, и, видят боги, я не хотел рассказывать ее к ночи.

– Продолжай, – попросила я.

– Гаттар и Дарим договорились о том, что на Изнанке, с твоей стороны, родится девочка, которая будет нести в себе крохи аэтер. В назначенный час сам Гаттар или кто-то из Истинных, или, если угодно, основателей, пройдет по тому самому пути, который привел Гаттара к Дариму в первый раз, и проведет Дарима с девочкой в наш мир. К тому моменту Гаттар должен был убедить оставшихся Истинных, что это их единственный шанс сохранить мир. Так это и было. Ткань рвалась, и нужен был кто-то, способный примирить стихии и обуздать их мощь. Дарим смог бы. Он многое знал от истинной аэтер, он был умен. Основатели согласились не сразу, но у них не было выбора. Был назначен день Великого Единения. О нем сказано в свитках. В день прихода Дарима и девочки с Изнанки в наш мир Гаттар должен был разрушить каменную темницу Девы и выпустить аэтер, дикую, способную все уничтожить.

– Но она же сама жизнь, – нашла я логическую несостыковку. – Как она может уничтожать?

– О, сама не может, нет. Но в момент ее освобождения к ней жадно потянутся Силы стихий. И ничто не сможет ее удержать. Это будет поистине страшный миг. Я много раз думал о том, как это будет, и всякий раз смирялся с тем, что не смогу обуздать Огонь. И это я, которого учили сдержанности с младых ногтей. Что уж говорить об Альгаре или же княжиче?

– При чем здесь Миролюб? – прищурившись, уточнила я.

– В нем дремлет Сила Земли. Он – потомок Гаттара.

– Красота, – выдохнула я в повисшей тишине.

Тишина была вязкой и неуютной. Я пыталась думать о том, что они все сумасшедшие, но ничего не выходило. Наконец я сдалась.

– Что должно случиться дальше?

– Дарим не хотел рисковать напрасно. О том, как Истинные однажды уже проходили этот путь, он узнал от Гаттара. Аэтер, вырвавшись в мир, начнет рассеиваться, ведя за собой стихии, если рядом не будет того, кто готов принять ее в себя. Любая Сила всегда ищет знакомый путь. Когда-то аэтер вошла в умиравшую женщину, но только потому, что другого пути у нее не было. Если рядом с Девой в миг ее гибели будет находиться кто-то, кто несет в себе частицу аэтер, истинная аэтер устремится туда. Это будет не вся Сила – только та, что не успеет рассеяться. Но и этого будет слишком много. Дарим не был уверен, что, приняв ее, сможет сразу ее обуздать. Именно для этого ему нужен был другой – временный – сосуд, в который хлынет аэтер. Если затем лишить сосуд жизни, часть аэтер вновь рассеется, а с той, что перейдет из разрушенного сосуда в Дарима, он думал, что справится. Роль сосуда выпала тебе. Прости, краса.

Я невольно рассмеялась его церемонности.

– Если это знание утешит тебя, то скажу, что гибель постигла бы не только тебя, но и меня, и Альгара, и княжича. Истинные создали нас для того, чтобы мы стали жертвами в этом обряде. Это нашу Силу должна была звать аэтер, из наших тел должны были рваться сперва стихии, а потом и сама жизнь. А они наблюдали бы со стороны.

– Но основатели ведь всесильны, и у них есть Святыни. Разве в этот раз они не смогли бы сами остановить стихии? Зачем им вы?

– Давно живя на свете, они, как никто, усвоили простую истину: как бы хорошо ни был продуман любой план, никогда нельзя знать наперед, как все пойдет на самом деле. Отдав на смерть нас, они смогли бы спастись сами. Даже если бы это погубило мир, они всегда могли бы создать себе новый, вновь сбежав туда, где пока нет ничего. Но они надеялись выиграть, соединив стихии с аэтер, не разрушительной на этот раз, но хранящей все живое.

– Но неужели нельзя что-нибудь сделать с самой Раминой, чтобы не затевать эти плохо прогнозируемые обряды?

– А самой Рамины уже нет, краса, – в голосе Алвара послышалась грусть, и я вспомнила, что Рамина была его мечтой, его неутоленной страстью долгие годы. – Аэтер не обладает разумом. Насмешкой судьбы она, способная усилить любое чувство, сама испытывает лишь одно стремление – жить. Она не знает жалости, не знает любви, потому что чувствовать могут только живые существа. Потому никто не может предвидеть, как поведет себя безграничная мощь, обуреваемая только одним желанием – выжить. Для этого им и нужен был человек, способный взять аэтер под крыло своего разума. Этим человеком должен был стать Дарим.

– А ты правда веришь, что миров