Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

– Король мой! – прошептала она. Зажженное им пламя пронизывало каждый нерв. – Приди ко мне!

Гай вздохнул, погружаясь в ее объятия – как солнце тонет в морской пучине, вручая себя ей так же, как она отдавалась ему. Откуда-то издалека, словно из иного мира, донеслись крики – девушка поняла, что жрецы зажгли костры Белтайна.

Но внутри нее бушевал огонь еще более неуемный и жаркий: к тому времени, даже если бы Кейлин и все женщины Лесной обители наблюдали за ними, выстроившись в ряд, Эйлан бы этого не заметила – да ей бы и дела до того не было.

Когда Гай наконец-то пробудился, день был на исходе и солнце клонилось к закату. Эйлан неохотно отстранилась от юноши; но римлянин снова притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы.

– Мне пора возвращаться в Вернеметон, – мягко проговорила она. – Меня, наверное, уже ищут. – Миэллин, конечно же, сходит с ума от беспокойства. Эйлан думала про себя, что, если ей каким-то образом удастся пробраться в обитель незамеченной, все, скорее всего, решат, что она просто потеряла своих спутниц в толпе и пришла назад одна.

Даже теперь, когда страсть схлынула и в мыслях прояснилось, Эйлан ничуть не жалела о том, что нарушила обеты: Богиня обо всем знала и не вмешалась – не лучшее ли это доказательство того, что она, Эйлан, повиновалась высшему закону? Кейлин вот уже несколько месяцев посвящала ее в тайное учение, в котором, помимо прочего, говорилось, что до прихода римлян жрицам не возбранялось иметь возлюбленных или даже выходить замуж. И лишь с тех пор, как римляне захватили Британию, мужчины имеют дерзость распоряжаться личной жизнью своих женщин. Кейлин не довелось встретить того, кто искусил бы ее преступить обет целомудрия, но, может быть, она все-таки сумеет понять Эйлан. С другой стороны, выбор Эйлан наверняка не придется старшей жрице по душе, так что, пожалуй, не стоит ей ни о чем рассказывать.

– Эйлан, не возвращайся туда. – Гай, приподнявшись на локте, глядел на нее сверху вниз. – Я за тебя боюсь.

– Я – внучка архидруида; кто посмеет тронуть меня хоть пальцем? – отозвалась Эйлан.

Правда, Бендейгид когда-то заявил, что убьет дочь своими руками, если она позволит себе то, что только что произошло между нею и Гаем; но упоминать об этом сейчас явно не стоило. Теперь она – женщина и посвященная жрица и держать ответ обязана лишь перед своими сестрами да перед богами.

– Если я буду рядом, чтобы защитить тебя, то пусть только попробуют, – угрожающе произнес Гай.

– О какой безопасности можно говорить, если мы убежим вдвоем? Куда, по-твоему, мы отправимся? Дикие северные племена меня, может, и примут, а вот твоя жизнь окажется под угрозой; но где ж еще нам скрыться за пределами досягаемости Рима? Ты солдат, Гай, и связан клятвами так же, как и я. Я нарушила один из обетов, чтобы соблюсти закон более важный, но я по-прежнему остаюсь жрицей. Я принадлежу Великой Богине и верю: она обо мне позаботится…

– Это выше сил моих, – отозвался Гай. В глазах у него защипало.

– Чепуха. На войне ты подвергаешься куда большей опасности, чем я! – Едва представив, как холодное железо пронзает сердце, которое сейчас бьется в лад с ее собственным, Эйлан снова порывисто прижалась к любимому. Гай поцеловал ее еще раз, и все мысли о будущем были тут же позабыты. Позабыты – но ненадолго.

Глава 15

После сближения с мужчиной Эйлан не утратила своей магической силы, несмотря на все домыслы, которыми шепотом обменивались послушницы в Доме дев. Во всяком случае, ограждающее заклинание сработало: молодая женщина пробормотала нужные слова, проскользнув в калитку со стороны кухни, и прошла по тропинке к Чертогу жриц; по пути ей встретилось несколько женщин, но никто ее вроде бы не заметил.

Оказавшись в своей собственной комнатке, она сбросила платье, вымылась и спрятала запачканную нижнюю рубашку до тех пор, пока у нее не найдется время замочить ее и отстирать от девственной крови. А потом надела ночную сорочку и развела огонь в очаге, осознав, что совсем закоченела и умирает от голода. Время вечерней трапезы давно миновало. Нужно было пойти на кухню и раздобыть себе поесть; но девушке требовалось время, чтобы осмыслить все то, что произошло между нею и Гаем. Или, может статься, думала она, непривычно посмеиваясь над собою, ей просто хочется закрыть глаза и заново пережить минуты любви.

Она знала – не могла не знать! – что Гай будет пылок и нетерпелив, – но не ждала, что он окажется так нежен: он весь дрожал, как туго натянутый лук, сдерживаясь изо всех сил – чтобы его слишком стремительный натиск не причинил ей боль. Но и ее тело, тело девственницы, трепетало от неменьшего наслаждения. В последние мгновения, когда упоение восторга сделалось почти непереносимым для смертного, Эйлан снова показалось, что Великая Богиня подчинила ее себе – и принимает дар бога.

Эйлан вздохнула, чувствуя, как непривычно ноют ноги и руки, отяжелев от сладостной истомы. «Поразит ли меня Богиня смертью за то, что я нарушила клятву, или в наказание мне суждено отныне рыдать по ночам, вспоминая о том, что никогда больше не повторится? И все-таки это лучше, чем вообще не узнать наслаждения!» Ей было жаль Кейлин, в душе которой оставил незаживающую рану пережитый в детстве ужас от того, что люди зовут любовью.

Дни шли за днями, к Эйлан понемногу возвращалось душевное спокойствие. Она прислуживала Лианнон во время обряда полнолуния – и молния не поразила ослушницу. Принесшие обеты жрицы продолжали обучение – овладевали новым знанием и новыми умениями, доступными только посвященным. По мере того как удлинялись дни, Эйлан с Диэдой встречались со своими старшими наставницами в каком-нибудь из садов или в священной роще, когда позволяла погода.

На одной из полян росло тринадцать священных дубов, двенадцать – по кругу, а самый древний – в центре, затеняя каменный алтарь. Эйлан поднимала взгляд – и ей казалось, что даже в дремотном полуденном тепле эти деревья по-прежнему хранят в себе нечто от той магии, которой облекла их луна несколько ночей назад. Голос Кейлин невнятно журчал где-то вдалеке: Эйлан как завороженная глядела вверх. Свет, мерцающий в кронах, – это ведь не просто солнечные лучи! После