Человек без прошлого - Марина Удальцова

свежего, отдохнувшего. Пылевые были не дома — а здешние пустоши могли разыграть с чужаками любые шутки. Поэтому Клов лихо вскинул на себя какое-то покрывало, которое нашёл в ворохе вещей. И рванул в сторону. В сумерках без света всё сливалось, Пылевому видно было лишь странное шевеление. Но на его стороне был ещё и тонкий слух. Он нерешительно рванул в сторону, куда ускользнул изображавший пустынную нечисть Клов. У Авита было несколько минут, пока не вернётся старый часовой. Или пока не придёт новый. Он нырнул в пустую палатку Эрдифа. Снаружи было зловеще, давяще тихо. Авит перерыл немногочисленные бумаги и документы. Ничего интересного. Обшарил карманы, котомки, спальное место и всё, где могла быть эта бумага, что он показывал Ранаяру на мосту.

Где-то невдалеке послышались шорохи. Вот лафатум, надо удирать! Авит досадно сжал кулаки и краем судорожной мысли всё пытался придумать, куда же Эрдиф мог сунуть эту бумагу.

Шорохи переросли в голоса. Некогда соображать! Авит ступил ко входу, а сам уже на всякий случай попрощался с жизнью, и с Ниовом — вдруг сейчас отдёрнет полог, а там Эрдиф!

Нога шаркнула по чему-то. Авит, особо не думая и не надеясь, быстро нагнулся и нащупал скомканную бумажку. Развернул.

Надо было удирать, но от увиденного листка для Авита будто время остановилось. Всё пришло в свой странный, по-своему правильный порядок.

Это была та самая бумага, которую кто-то — выходит, Эрдиф! — утащил из Враньего Пика чуть ли не у них из-под носа.

Потом, всё потом.

Отдёрнулся полог. Авит с ужасом замер… Нет, это просто Клов. Схватил его и потащил прочь.

Пока полностью не стемнело, они так и сидели у вещей, наполовину зарывшись в песок. В лагере был переполох. Они прочёсывали всё вокруг. А Авит с Кловом даже дышать боялись! Когда совсем стемнело, они поползли в сторону Дайберга, укрывшись покрывалом, присыпанным землёй и песком.

Когда Ниов увидел их — грязных, измаранных и зверски голодных, — он даже не стал орать. Хотя, Авит был уверен, он весь день готовил им самые гневные речи. Собрались у Клова. Тому, казалось, вовсе не интересна была какая-то там мятая бумажка, которую всё-таки отыскал Авит — вероятно, Эрдиф от досады на Ранаяра пришёл в свою палатку и скомкав, бросил её в угол. Клов был просто доволен, что авантюра удалась и он одурачил Пылевых. Правда, где-то успел оцарапать плечо. С ним возилась Мирта.

— Господин, ты ранен! Тебе не больно?

Клов глядя прямо ей в глаза и победоносно улыбаясь, отрицательно качал головой. Она промывала его ссадину, то и дело пугливо поглядывая на его чумазое лицо. Потом несмело, будто боясь его реакции, приложила мокрую ткань к его лицу, смывая грязь.

— Господин, ты сделан из камня и стали!

Клов только улыбался и млел от её заботы.

Авит махнул рукой:

— Ай, ну вас! Завтра такой день, а от вас обоих никакого толку. Ниов, смотри. Теперь понятно, откуда в башне дракон. Вот откуда в Иссе сила говорить со стихиями! — Авит изо всех сил старался, чтобы голос не дрогнул. Он развернул бумагу и положил перед Ниовом:

Глава 28. Тот самый день

Исса лежала, положив голову дяде Карраму на колени, а тот гладил её косу. Ей почему-то очень хотелось заплакать, но как-то не плакалось. Снова хотелось быть маленькой девочкой, и жить вместе с Рессой в лесном домике на краю Дубовья, и читать книги, и собирать травы, и путешествовать изредка с дядей по окрестным деревенькам. Хотелось закрыть глаза — и оказаться там.

Она с усилием разлепляла веки — и вот она, реальность. Она сидит здесь, на краю скалы, на краю собственной жизни, с единственным человеком, который любил её с рождения просто потому, что она такая есть. Даже отец, зашоренный дворцовыми интригами, видел в детях лишь способ жонглировать властью.

Ночь уже плавно перетекала в утро. Они с дядей переговорили, казалось, обо всём, о чём только можно. Самый главный секрет дяди теперь оказался достоянием неизвестных воров, которые обшарили кабинет Враньего Пика.

— Дядя Каррам, ты скучаешь по Враньему Пику?

— Не сказать, что скучаю. Там было… удобно. Тихо и безлюдно. Может, и скучаю.

— А я очень скучаю по Дубовью! — почему-то шёпотом, словно боясь произнести это вслух, сказала Исса. Слёзы всё перекатывались в горле и никак не могли попасть, куда им и надо было — к глазам.

— Хм, даже после… тех ужасных вещей, которые ты мне рассказала! Аварт… мерзавец! Я не ожидал от него такого. Хм, хм…

— В Дубовье я впервые увидела… его. Ниова. Знаешь, дядя, он такой… такой…

А какой? Исса даже не знала, как описать абсолютно обезображенного, сломленного человека, который был прекрасен. Она вспоминала его, его когда-то красивое, чуть-чуть надменное лицо, его взгляд, которому хотелось покоряться — он был неописуемо прекрасен!

— Да знаю я, какой он. «Ниов»! — презрительно фыркнул дядя и поправил, — Эргон! Горяч, как мальчишка. Дури в башке — хоть лопатой греби. От дури и с кронградской принцессой связался. А та за нос водила обоих братьев, зная, что просватана за генсландца.

Исса отодвинулась от дяди и села, нахмурившись.

— Он просит называть себя Ниовом. Он совсем не такой, дядя. И он… наверное… всё-таки ко мне неравнодушен, — Исса даже самой себе боялась сказать «любит».

— Девочка моя, а почему же тогда ты здесь? Посмотри на себя! Как ты только дошла до такой жизни!

— Дядя, я же… Я же продолжаю дело, которое затеял ты! Рабы…

— Рабы! — перебил дядя Каррам. — Рабы, моя девочка, в Дайберге уже много столетий. Ты росла на Севере, и не очень, может поняла. Южные владыки — и сами рабы. Рабы своих традиций. Чтобы сломать этот уклад, нужна невиданно большая сила. — Он тяжело вздохнул. — Я думал, такой силой станут мои драконы. А они погибли.

— А ты?

— Ну, что ты говоришь, девочка моя? У меня лишь облик. Никаких драконьих сил во мне нет. В моих когтях и клыках нет драконьего яда. Изрыгаю пламя — да оно просто обычное пламя. Драконье пламя — совсем другого свойства.

— Как же так?

— Когда-то, сотни сотен лет назад, всю твердь населяли драконы. Они имели два обличья и легко переходили из одного в другой. А потом случилось так, что им пришлось выбирать. Одни сохранили свою невиданную силу, но она одурманила их и превратила в глупых бездушных тварей. А другие выбрали человечью ипостась, но