Либеллофобия - Н. Мар

синдикомы спрячь от греха подальше! — папа сунул мне приборы.

Одна рация выскользнула у меня из рук. Ударилась о гальку, пискнула… и в трескучем эфире полилась чья-то речь. Я не сразу поняла, что это не карминский, и озадаченно пялилась на прибор, пока отец его не схватил.

— Эзерглёсс — язык насекомых! Их волна, что ли? Как так?

— Я ничего не делала! Он упал…

— Ты что-нибудь понимаешь, Уитмас? — спросила мама.

— Ни слова.

Но тут синдиком умолк на секунду и тем же голосом заговорил по-кармински:

«…шчеры… и мы уйдём… — я не слишком хорошо владела языком, а речь была сильно искажена акцентом. — … за каждого шчера сто… и цистерну воды».

Папа задыхался от гнева:

— Они ищут пауков! Дают вознаграждение и обещают покинуть Кармин, как только им выдадут нас всех.

— Как давно, интересно, они это транслируют? — прошептала мама, и мы посмотрели на бедуинов. — Нам как раз туда, откуда они катятся…

Встреча была неминуема.

— Чиджи, лезь ко мне на спину, — скомандовал папа и превратился. Мама закинула на себя рюкзак и последовала примеру папы, а я замешкалась.

— Может, не надо их пугать? То есть мы как будто уже против них. Как будто угрожаем сразу.

— Эмбер! — прикрикнула мама. — Деликатничать будешь, когда они закатают тебя в шар вместе с барахлом и приволокут к эзерам!

Дюнкеров встречали золотопряд, чёрная вдова и зеркальный паук с мальчиком на спине. Мы припали к камням, надеясь до последнего, что табор пройдёт мимо. Но дым приближался, и вот уже навозник закатил свой грязный шар из кручёного и мятого белья на ближнюю дюну. Зверьки с клювами не отставали. Бизувий чихнул облаком гари, как древний паровоз, и с его белого зада посыпались карминцы. Их было трое, да две тётки остались наверху и следили за нами оттуда.

— Три цистерны воды! А, нет, четыре! — пересчитал нас дюнкер. — Слыхали новости?

Он широко улыбался, но только не глазами. Мы отползли за папину спину.

— Слыхали, слыхали. Идите своей дорогой.

— Да ты не бойся. Тараканы вас живьём требуют, — он заржал, тряхнув гривой красных шнурков.

— Эзеры лгут. Ничего вы не получите — только вслед за нами у них в трюме пропишетесь. Дайте пройти по-хорошему!

— Иначе что? — развязно огрызнулся карминец, доставая выкидной рыбацкий нож.

— Послушайте, я бу…

Мелкие зверьки загалдели, перебивая папу. Обступили морду навозника и поочерёдно пихали клювы ему в рот. Зверь кормился из их зоба, вонял машинным маслом и дизелем. Дышать рядом с бизувием стало просто невозможно.

— Ладно, выкладывайте, — рявкнул другой карминец.

— Простите?

— Проезд, говорю, платный! Выкладывайте, что у вас там есть, — носатые зверьки уже совали любопытные клювы в рюкзаки.

— Только немного консервов, совсем чуть-чуть, — папа отгонял попрошаек, клацая хелицерами. — И полудохлые синдикомы, без них нам не выйти из пустыни. Нечем с вами поделиться, дайте пройти.

Папа боялся упомянуть бункер, полный шчеров. Ради четырёх пауков карминцы, может, и не пошли бы на риск, а вот ради нескольких десятков…

— Половина всего, что есть, и проваливай, — процедил третий дюнкер.

Они подошли ближе. Я вскинула клыки, которыми ещё ни разу не пользовалась по назначению. Твердили, что мой токсин слишком опасен. Карминец дёрнул с маминой спины рюкзак, а второй ударил мне рукоятью ножа по хелицере. В ответ я вцепилась клыками в тентакль, но яд брызнул впустую: щупальца были слишком твёрдые. Мама рядом воевала за свой рюкзак, но ловкий грабитель отрезал лямку. Папа увернулся от третьего дюнкера и бросился на помощь. Карминец полоснул его лезвием по ноге — но тотчас сам взвизгнул.

— Стойте! Это бумеранг! — заорал он, катаясь по песку в крови. — Зеркальный диастимаг! Стойте!

Его товарищ держался за подбитый глаз, а другой продырявил себе ногу, прежде чем разбойники сообразили, в чём дело. Любое ранение, причинённое отцу, мгновенно возвращалось нападавшему.

— А мы по-хорошему просили… — закрывая нас серой головогрудью, прошипел папа. — Амайя, Эмбер! За мной!

Мы втроём кинулись наутёк вниз по дюне. Бежали без оглядки, хоть папа и хромал на три ноги. Одну прострелили, две порезали… Свой рюкзак он потерял в потасовке.

— Ты ранен, пересади Чиджи ко мне! — крикнула мама.

— Некогда! Они, похоже, решили проследить за нами.

От страха я еле удерживала облик имаго. Неприспособленные к пустыне, лапы вязли в мелких камушках. Три-четыре дюны спустя мы добрались до берега и глядели вниз с глинистого обрыва — скользкого, блестящего. Судя по налипшим ракушкам, граница воды была совсем близко. Вчера. Сегодня дно ухнуло вниз метров на десять.

— Сколько ещё до пологого спуска? — спросила мама, тревожно оглядываясь.

— Он должен быть где-то рядом, — пробормотал отец.

Карминцы бодро катились на своём навознике. Бизувий разгонялся нехотя, под ударами погонщиков он больше распускал дым, чем действительно бежал.

— Надо спускаться прямо здесь, — мама свесила передние лапы с обрыва.

— Амайя! Ты что! Бежим искать нормальный берег!

— Если мы полезем где удобней, они спустятся тоже и проследят до самого бункера!

Она нащупала выступ и перенесла вес тела вниз. Теперь легче было туда, чем обратно.

— Мам! Мама! — Чиджи соскочил с папиной спины, припадая к самому краю.

Мама была права. Уйти от преследования можно было только так, а не иначе. Я решила, что полезу второй и ждала, когда она доберётся до дна. Папа подсказывал, где выступы. Мама была на середине пути, когда небо загудело.

— Прочь от обрыва, эзеры атакуют! — папа вскочил и обернулся человеком.

Он потащил Чиджи за шкирку, но тот вцепился в камни и кричал, что без мамы не пойдёт. Вдвоём мы утащили его за холм. Дюнкеры тоже испугались воздушной атаки. Они бежали, а бизувий отбросил куль с барахлом. Носатые зверьки раскудахтались и тыкались клювами в песок.

Над нами сверкали карминские сквиллы. Они гоняли громадную стальную сороконожку. А та лавировала под ледяным куполом, теребя воздух сотней пар закрылков. Как сколопендра.

— Гломерида, — прошептал отец. — Эмбер, ты что, ещё паук⁈

— Ой.

Трёхметровая чёрная вдова очень уж привлекала внимание, и я превратилась. Чиджи весь трясся — боялся плакать навзрыд. Конечно, мама там, на скале, не могла обернуться прямо сейчас, иначе упала бы. Мы надеялись, что её полосатое тело не заметно с неба