Дэррил Уайл - Остров забытых богов

К обеду следующего дня, по крайней мере, так считал Непомнящий, старик холк под наблюдением двух жрецов прикатил в их темницу тележку с бадьей вонючего жидкого рыбного супа и бочкой воды. Старик скорлупой кокосового ореха наливал в глиняные миски холодный суп и через бамбуковые прутья решетки передавал их в трясущиеся руки заключенных.

— Подходите, дети мои, подходите, — приговаривал он. — И благодарите за милость Отца Предков. Завтра ваши страдания кончатся.

Непомнящий взял миску и сел прямо на грязный пол у решетки.

— О чем это ты говоришь, отец? — спросил он.

Старик вздрогнул от неожиданности, беспокойно огляделся по сторонам и уставился на него бесцветными подслеповатыми глазами.

— А? Кто ты? Ты не холк… — прошамкал он беззубым ртом.

— Я не знаю, кто я. Но я жил среди холков и полюбил этот народ. Мое имя Непомнящий.

— Странное имя, да… Но раз ты здесь, вместе с холками, то тоже разделишь их судьбу. Завтра священный праздник магулов — день благодарения великого Огненного бога Гарады. Вас всех и многих других принесут в жертву кровожадному божеству. Так решил верховный жрец Зарастеп.

— Магулы — так зовут себя Красные? — спросил Непомнящий из праздного любопытства. Слова старика не произвели на него никакого впечатления.

— Да. Так они себя называют. А город этот — Кафардахат — главный город магулов. Есть и другие, но они не больше наших поселков, да их всего-то три или четыре. Магулов вообще гораздо меньше, чем нас, холков. Здесь одних рабов столько же, сколько их. А сколько нас еще на Рада-Рами?! Но холки живут в деревушках, разделенных джунглями и горами… Магулы хитры: они делают вид, что признают за нами право на половину острова, заключают договоры, даже торгуют, а сами смеются над нами! Если им нужны рабы или если богу Гараде угодны жертвы — они берут их. Молись, сынок, чтобы смерть твоя была легкой. И да пребудет с тобой благословение Отца Предков. Я тоже за вас помолюсь.

— Я не боюсь смерти. Но все равно, спасибо тебе, отец. Чье имя мне назвать с благодарностью, представ перед ликами Предков в небесном чертоге? — вежливо спросил он, возвращая старику опустевшую миску.

Старец отчего-то невесело захихикал:

— Мы с тобой в чем-то похожи, сынок. У меня тоже нет настоящего имени. Когда я стал рабом при храме, еще в правление старого жреца Тватакунзе, я был несмышленым ребенком и забыл свое имя. Но, повзрослев, сам себе его придумал. Ты первый, кому я его назову. — Старик наклонился к самому его уху и доверительно зашептал: — Амальцтеп. Тебе нравится?

— Красиво. — Непомнящий кивнул. — Спасибо тебе, отец.

— Тебе спасибо, сынок. В твоей душе, и правда, скрыта какая-то сила. Прощай…

Тут надзиратели заметили их разговор и с кулаками набросились на старика. Он подхватил свою тележку и торопливо засеменил к выходу.

Непомнящий злобно поглядел вслед удаляющимся жрецам, и бамбуковая решетка жалобно застонала в могучих руках.

Время для узников остановилось.

Утром их разбудили барабанная дробь и вой бамбуковых свирелей. Захлопали двери, зазвенели ключи, и помещение тюрьмы наполнилось черными жрецами. Они открыли камеры и стали силой, не скупясь на побои, вытаскивать оттуда сопротивляющихся, будто очнувшихся от спячки людей.

Когда Непомнящий оказался на улице, щурясь от нестерпимо палящего солнца, там собралась толпа из полусотни холков в окружении жрецов и хорошо вооруженных воинов, у которых появились и короткие тугие луки. Музыка разносилась с площадки главного храма Гарады по всему городу. Старший среди жрецов отдал короткий приказ, и пленников, точно скот, погнали по улице, украшенной в честь торжества пальмовыми листьями.

Вся площадь перед храмом, утопающим в солнечном свете, была до отказа забита магулами в пестрых праздничных нарядах — сплошное море человеческих голов. В толпе оставались два прохода, вдоль которых цепью стояли воины с копьями и щитами. Храмовые лестницы от подножия до верхней площадки были усыпаны лепестками цветов. Через каждые несколько ступеней стояли либо жрецы в черном, либо сверкающие медными доспехами солдаты в шлемах с пышными плюмажами и тяжелыми бронзовыми топорами на плечах.

На верхней площадке пирамиды горело четыре огромных костра, а в самом центре ее высилось грубо вытесанное из камня обезьяноподобное существо с короткими кривыми ножками и огромным брюхом, свисающим до колен. Кровожадная ухмылка кривила жабью пасть чудовища в жутком оскале саблевидных клыков. В маленьких детских ручках зверь держал крохотные фигурки двух людей с искаженными от ужаса лицами. Вокруг идола суетились жрецы, занятые какими-то приготовлениями, там же находился и невидимый снизу оркестр.

Несчастных невольников вытолкали в проходы и под нарастающий рев толпы и громкую дробь барабанов повели к храму. Их скорбный путь усыпали цветами. К ним протягивали руки мужчины и женщины, хотели потрогать, нашептывая какие-то слова, свято веря, что их послания и просьбы скоро достигнут каменного идола вместе с душами его жертв.

Всю Кантомари окутывала плотная дымовая завеса, в которой мелькали огненные всполохи, будто из недр горы по склонам расползались красные ядовитые змеи.

Пленников выгнали на свободное пространство перед храмовой лестницей, оцепленное плотным строем Красных воинов. К ним присоединилась группа женщин, которых привели по второму проходу. Жрецы на площадке пирамиды расступились, давая дорогу молодому мужчине с квадратным лицом и заносчивым жестоким взглядом, облаченному в белоснежные одеяния и золотую островерхую шапку. По толпе прокатился глухой шепоток: «Зарастеп! Зарастеп!»

Жители, все, как один, кроме стражей и мрачных жрецов, повалились на колени, истово колотя лбами о землю. Казалось, весь город собрался на площади, запрудив все прилежащие улицы, кроме центральной, по которой гнали бесконечную вереницу плененных и рабов. Но сейчас все, невзирая на звания и сословия, валялись в пыли, не смея оторвать от земли глаз.

Верховный жрец с минуту наслаждался покорностью толпы, затем величественно возвел руки к небу и торжественно заговорил с народом. Голос его гремел, точно гром, слова железным дождем падали с высоты пирамиды на непокрытые головы охваченных религиозным экстазом магулов. Потом он повернулся к ним спиной, упал на колени и заговорил с безобразным каменным истуканом, моля и упрашивая его о чем-то. Говорил он долго. Слов Непомнящий не понимал и откровенно скучал, страдая под безжалостными лучами солнца.

Но вот Зарастеп закончил свою речь и произнес положенные молитвы. Он поднялся на ноги, и по его сигналу пронзительно засвистели свирели, перекрывая радостные крики толпы. Жрецы подхватили мотив и затянули гимн. Воины выхватили из группы пленников мужчину и женщину и грубо толкнули их на храмовые ступени. Там их приняли жрецы и передали по цепочке выше. А в это время воины уже вели к лестнице следующую пару обреченных на смерть.