В Россию с любовью - Сергей Анатольевич Кусков

А это уже, простите, минимум административка! — покачал я головой. — А раз административка — штрафы даже за неправедно присвоенную копейку можно впаять по самой верхней планке, в сотни тысяч рублей! Да, копейка, но опять же сам принцип! «Вы зачем маленьких обижаете, на вас же все смотрят!» И народ одобрит, и бояре утрутся. А Милославские пусть платят — закон для всех. И на ус мотают.

— Или закрывают газету, — воспряла духом Маша.

— Не закроют, — покачал я головой. — Это рупор пропаганды, имеющий сложившуюся аудиторию. Такие проекты не бросают, какой бы убыток они не генерировали.

— Саш, откуда ты всё это знаешь? — обалдело посмотрела на меня Ольга.

— Так это же как два плюс два! — ответил я бесшабашно, но все всё поняли, и тему больше муссировать не стали. Да-да, память «я», пока в семье обсуждение этого табу. — А ещё есть такая вещь, как пожарная безопасность, — продолжил я тренировать свою фантазию. — Представляете, редакция. Куча бумаги. Станки. Вырезки, нарезки и наброски статей. И всё это в небольшом помещении. Надо проверить договор аренды, а после запустить туда пожарную инспекцию. Там по определению не могут соблюдаться все правила, даже если у этих ханыг на каждом углу по огнетушителю! А значит что?- засиял я.

— Что? — Все смотрели на меня, как на сошедшего с неба пророка.

— Что от их неосторожных действий может начаться пожар. А это Москва, центр. Напомните, сколько раз Москва за всю историю сгорала под ноль?

— Саш, но сейчас уже всё не так! — вступилась за врага Маша. — Дома другие. И техника пожарная…

— Примитивно мыслишь, сестрёнка. — Я от переполнявших эмоций даже вскочил и замахал руками, жестикулируя. — Представляете заголовки? «Сорок раз сгоравший до тла город: жадные издатели, экономя на безопасности, чуть не устроили сорок первый!» Или «Полное бумаги и пожарной опасности здание ради экономии жадных богатеев-издателей может вспыхнуть в любой момент. Москва горела сорок раз — сколько можно терпеть издевательское отношение над простым народом? Сколько домов и кварталов должно выгореть прежде, чем ставленники боярских родов, чувствующие безнаказанность, начнут уважать правила, написанные кровью и страданием? Поддержим царицу-матушку в наведении порядка на Москве!»

— Звучит! — подняла вверх большой палец Ольга.

— Вот! А при таком шуме, главреду, который отвечает за пожарку, светит уже уголовка! Там конским штрафом не отделаешься. И Милославские вновь не пикнут. А значит мы как минимум нашли «паровоза» за эту статью, который отправится в турне по Золотому Кольцу Сибири. Только повторюсь, нужен ручной контроль над буквально каждым шагом, каждой операцией на местах — Милославские будут всячески пытаться свою пешку «отмазать». И если какая падаль на низовом уровне, вроде судей или лагерной администрации, с ними «договорится», так судью в кандалы, как и всех, кто рискнёт за твоей, царица-матушка, спиной, убогого оправдать/ублажить. Это тоже будет маркер — Годуновы суровы, и если спущен приказ «топить» — надо «топить», сколько б тебе ни заносили.

— Это может сработать. — Царица смотрела и на меня, и параллельно рядом со мной в столешницу, и напряжённо думала. — Но есть и минус. Если мы «не услышим» попыток, как ты говоришь, «отмазать» редактора или кого там прищемим… На нас ополчится весь высший свет.

— Но при этом погундит и затихнет, — оскалился я. — Потому, что это игра в шахматы, а в неё играют двое — остальной свет стоит в сторонке, курит, смотрит и не вмешивается — не его партия. Но на ус на будущее мотает. Милославские подставили свою фигуру, своего редактора, сделав угрозу нашей фигуре — царевичу с царевной. Мы царевичей с угрожающей клетки отодвинули, после чего их фигуру побили. Всё в рамках цивилизованного борделя, без жести, без предлагаемого Женей злодейства. Милославские утрутся, а остальные поймут, что лезть на Годуновых можно, но для этого надо быть святее папы римского.

— Нашёл с кем сравнивать! — фыркнула Маша.

— Я вообще-то про апостола Петра! — переобулся я в прыжке, ибо и правда, тут такую аналогию не поймут, Россия этого мира слишком патриархальная и религиозная, и католики слишком сильно считаются врагами, чтобы над ними иронизировать. — Клоуны, что были после, не интересуют. Так что если ты не обладаешь апостольской безгрешностью, чтоб тебя было не за что взять за яйца, или за что там можно взять если это женщина, то лучше не начинай игр с царской семьёй. Хорошая добрая мысль, а мы, как семья помазанницы божьей, должны нести в мир доброе и светлое. Верно говорю?

Все дружно со мной согласились.

— Ты прав, брат. Иезуитский подход. — Ольга, наконец, оценила и была воодушевлена — глаза её загорелись. — Озадачу всех, кого можно. Мам, а может давай Сашу ко мне? Пока хотя бы консультантом — идеи у него есть, а практике научим? Дело же говорит! И сам пусть это проворачивает.

— Нельзя! — успел ответить я до того, как ответила, уже набравшая в лёгкие воздух, царица. — Если я буду заниматься этим делом, все скажут «месть». А это не месть, а игра, шахматы между сильнейшими в стране родами. Политика.

— Тоже логично, — хмыкнула и Женя. — Оль, а если я? Я соглашусь, контроль нужен такой, который может обеспечить только кто-то из нас. Остальных сломают — у Милославских есть ресурсы прогнуть кого угодно, любых судей.

— Только если не будешь светиться на первом плане, — острастил я. — Ты — теневой кукловод. Мозг операции, да, но явно из тени не выходишь. Справишься?

Её взгляд на царицу, которая поняла метания дочери и покровительственно улыбнулась.

— Поехали, заедем сегодня по дороге в казенный приказ, приставлю к тебе девочек посмышлённее. Начинайте копать, продумаете, где бить, как и что сделать.

Отлично, исполнитель есть.

— И Жень, никаких пальцев! Шахматы — благородная игра, игра царей! — а это я. — Если фолить… Делать то, чего нельзя, противник может встать и жахнуть оппонента доской по мордасям. Ничего хорошего из этого не выйдет. Надо кровь из носа играть фигурами.

— Меня смущает, что вы с Машей под ударом, — замотала Оля головой.

— Да и чёрт с ним! — отмахнулся я. — Мы — несовершеннолетние, справимся. Главное петуха не дать. Маш, справимся же?

Сестра-близняшка поёжилась — ей было совсем не по себе.

— Знаешь, Саш, я