Гидеон Эйлат - Бич Нергала

Но Бараф не внял моим увещеваниям, он сказал: «Вместе с Конаном я громил хваленую туранскую армию, и я теперь знаю, что переживает степной волк, когда грызет глотку быку. Ты прав, отец, сокол — хищная птица, но разве пристало хищнику щебетать перед толстопузыми купцами? Противно смотреть, как ты и старейшины мечете бисером, лишь бы на будущий год они опять провели по вашей дороге поганые телеги, лишь бы швырнули жалкую кость. Не затем даны соколу острый клюв и крепкие когти, чтобы ковыряться в купеческом дерьме». И сын ушел, а с ним еще двадцать пять молодых мужчин. А потом их кони и дорогое оружие достались грязным казакам.

В голосе афгула звучала неподатная печаль, но Тарку почему-то казалось, что Хагафи больше горюет по коням и оружию — имуществу всего племени — чем по кончине отпрыска. Крепкий меч и быстроногий скакун у горцев всегда ценились выше, чем родная кровь. Во многих афгульских семьях по десять-двенадцать детей, горцы плодятся как кролики и во множестве мрут от хворей и недоедания. Выжившего ждет удел воина; если он сложит голову в бою, никто не станет проливать слез. Юные должны почитать и слушаться старых; это не просто вековой уклад, а непреложный закон выживания. Кто хоть на шаг отступает от сего немудреного правила, прощается с жизнью. Молодой и дерзкий Бараф доказал это всему племени, и Хагафи, похоже, был ему благодарен и не держал зла на Конана.

— Долог ли был твой путь, киммериец? — поинтересовался Хагафи, с наслаждением прихлебывая кумыс. — И куда ты ведешь своих отважных всадников, благородных когирских рыцарей? Неужели замыслил покорить Вендию?

Тарк опустил на кошму пустую чашку. Взгляд афгула ощупывал каждую черточку его лица, каждую складку на одежде — Хагафи решил на всю жизнь запомнить облик прославленного гостя. И впервые в жизни Тарку стало не по себе от мысли, что человека, сидящего перед ним, возможно, прядется убить.

— Я приехал, к тебе, мудрый Хагафи, — сказал он, глядя в смуглое лицо вождя. — Ты несправедлив к своему сыну. Я превосходно помню Барафа. Будь у меня сейчас хотя бы десять тысяч таких смельчаков, я бы покорил не только Вендию, но и таинственный Кхитай. Но я не собираюсь ни с кем воевать. Я пришел с миром. Скажи, дошла ли до ваших гор весть о замысле императора Великой Агадеи?

Хагафи оторопело сдвинул брови и сощурился.

— Уж не Абакомо ли ты имеешь в виду?

— Его самого. — Тарк медленно кивнул.

Хагафи хлопнул себя по коленям и расхохотался.

— Великий император Агадеи! Курам на смех! От кого бы другого такое услышал, но от самого Конана! Вот ведь паршивец, а?! Маленький нахальный королек! Да если б не моя проклятая мягкосердечность, император Агадеи, как ты называешь этого щенка, давно бы остался без подданных. Они бы все протянули ноги с голодухи. Вот тут, — он поднял жилистый кулак, — я держу этот перевал. Я, вождь нищего кочевого племени! И хваленая горная гвардия, раструбившая на весь свет о своей непобедимости, не смеет и помыслить о том, чтобы вышибить нас их этих ущелий. Пусть только попробует! Я и драться-то не стану, просто отступлю на равнину и вырежу два-три каравана, и купцы навсегда забудут дорогу в «Великую Империю». То же самое случится, если этот сопливый интриган вздумает натравить на меня вендийцев или пандрцев.

Ха! По глазам вижу, ты удивлен. Не удивляйся, Конан. Хоть мы и живем в глуши, хоть агадейцы и считают афгулов неотесанными дикарями, мы знаем, что творится на белом свете. Не далее, как четыре дня назад тут прошла целая сотня отборных горногвардейцев. И что ты думаешь, они задирали носы? Кичились своей цивилизованностью и непобедимостью? Нет, Конан. Уплатили пошлину, как миленькие, и удалились на цыпочках.

Тарк улыбнулся, изображая дружелюбие.

— Почтенный Хагафи, если тебе не угодно меня выслушать, я тоже готов удалиться на цыпочках. Хоть сей же момент. Его величество Абакомо прислал дары, и они при любом исходе нашего разговора останутся у тебя. Отменное вино, превосходное оружие, скакуны чистейших кровей. Вижу, тебе показалось странным, что я, знаменитый Конан, согласился служить молодому императору. Все дело в том, что он очень хорошо платит. Он богат и щедр. И ценит хорошую службу. У него к тебе выгодное предложение.

Хагафи открыл правый глаз, левый остался прищуренным.

— Выгодное, говоришь? Подумать только, зарвавшийся молокос решил купить старого вольного сокола… Кого другого я бы поднял на смех, но ты — Конан… Пока мы тут точим лясы, мои женщины готовят пир в твою честь. Этой ночью у костра прозвучит песнь, сложенная афгулами. Песнь о прекрасной вендийской королевне и о разбойнике, который спас ее от черных колдунов Имша.

В полумраке насмешливо блеснули синие глаза.

— Я несказанно польщен, о мудрый Хагафи. С радостью принимаю твое приглашение. Надеюсь, когда сладкоголосый акын утомится, мы с тобой все-таки потолкуем о деле за фиалом доброго агадейского вина, коего у тебя будет море разливанное, если только пожелаешь.

Хагафи надменно фыркнул, но язык — совершенно против воли хозяина — облизал тонкие губы.

— Во дают! — восхищался Ямба, истязая афгульский бубен. — Ай да горцы! Ай да оборванцы! А ты говорил, пить не умеют. — Он оглянулся на Роджа и сверкнул белками глаз.

Родж икнул, из длинных рук вывалился ситар с разорванными струнами. Тарк выругался, опустился рядом на корточки и стал безжалостно растирать ему уши. Бритунец вскрикнул от боли, попытался вырваться, — не тут-то было. Получив, наконец, свободу, он отполз от командира на четвереньках, повернулся к нему и выкрикнул несколько бессвязных ругательств.

Афгулы плясали вокруг костра. Плясали истово, переплетя руки, опустив головы и сопровождая каждый прыжок хоровым возгласом «Йох!» Скорее всего, предком этого танца был ритуал отпевания мертвых, но хоровод вполне годился и для дружеской пирушки. Он здорово заводил. Перед встречей с афгулами Тарк строго-настрого предостерег своих людей, чтобы не напивались, и теперь разозлился не на шутку — больше половины его отряда не вязало лыка. Только сотня Нулана осталась целомудренно трезвой — и апийцы, и когирские новобранцы побаивались своего неулыбчивого командира.

От костра донесся хохот. Живое кольцо выронило сомлевшего плясуна и тут же сомкнулось вновь. Тарк ободрился: ага, вонючки, все-таки и вас пронимает! В нем тоже клокотало агадейское вино, хмель просился на волю, звал петь и прыгать вокруг огня. Как в детстве на киммерийских тризнах. Афгулы веселились от души, их военный вождь ходил от костра к костру с тыквой-горлянкой в обнимку и бессвязно, нудно рассказывал легенду о парящем соколе, родоначальнике гордого и бесстрашного клана афгулов во времена незапамятные свившем гнездо в этих суровых горах.