Элизиум - Нора Сакавич

Боль, которую испытывает Сол, жалит меня через связующую нас нить, освещая все пути, до сих пор проложенные между нами. Я знаю, что жар, вихрящийся вокруг нас, – не только природное тепло тела Сола, но и его собственная кровь. Сол мог бы мгновенно испарить всю воду вокруг нас своим огнем, но тем самым он уничтожил бы Фараона. Ему остается лишь нестись вместе со мной в потоке, грозящем разорвать его надвое. Я тянусь ногой к стене, надеясь оттолкнуться и оказаться поближе к центру туннеля, где будет безопасней, но мы мчимся слишком быстро. Мне удается лишь отбить себе всю ступню, и, судя по острой боли в голени, я чуть не вывихнула лодыжку.

Моя грудь как будто распухает изнутри, легкие напоминают воздушные шары под слишком сильным давлением. Я стискиваю зубы и издаю гортанный стон, сдерживаясь, чтобы не вдохнуть. В последний раз, позволив себе утонуть, я проснулась, но сейчас мы не во сне. Это место реально, и мои увечья тоже, а значит, и смерть будет долгой и мучительной. Сдаваться нельзя, но выбора нет. Я делаю вдох прежде, чем осознаю это, и когда ледяная волна заливает мне глотку, у меня в мозгу разом срабатывают все сигнализации. Я кашляю и содрогаюсь, мое тело сопротивляется, и с каждым инстинктивным вздохом я втягиваю еще больше воды.

Я еще не успеваю понять, что остановилась, когда меня прижимает к земле рука, и сквозь мое тело с неистовой силой проносится волна колдовства. Меня рвет водой, затем отвратительной смесью воды и желчи, и наконец я хватаюсь за живот, который все еще сводит. Сделав вдох, я кашляю, затем снова, но я все же дышу – я дышу, и я жива. От паники и облегчения меня трясет, и целую вечность спустя до меня доходит, что звон в ушах, который я слышу, – это на самом деле голос.

– Эй, эй, эй.

Кажется, сил сесть у меня нет, поэтому я просто переваливаюсь на бок. Фараон снова с нами, и он прижимает Сола к груди. На один страшный миг мне мерещится, что Сол мертв, потому что его тело кажется неестественно обмякшим, но затем я слышу его влажный прерывистый хрип. Будто когтями, он впивается пальцами Фараону в колени и каждые несколько секунд сжимает еще крепче, словно чтобы убедиться, что Фараон все еще перед ним во плоти.

– Я рядом, – говорит Фараон тихо, настойчиво и испуганно. – Я рядом.

Я не без труда встаю на четвереньки, шатаясь, будто руки и ноги у меня стали резиновыми, и ползу к ним. Пытаюсь заговорить, но горло все еще слишком болит. Вместо этого я тянусь к Солу, но колдовство Фараона обжигает мне пальцы вспышкой ненависти, когда я подбираюсь слишком близко. Я вздрагиваю и смотрю на него. Фараон не смотрит на меня в ответ и, кажется, даже не помнит о моем существовании. Похоже, он чисто инстинктивно атаковал меня, потому что сейчас все его внимание обращено к пострадавшему возлюбленному.

Я медленно протягиваю руку вперед, пытаясь нащупать, где начинается барьер Фараона. Нахожу я его быстро, но на этот раз толкаю, а не отшатываюсь назад. Барьер щелкает и потрескивает, и Фараон изумленно вскидывает голову. Сол наконец открывает глаза и смотрит сначала на Фараона, а потом на меня. Он пытается сесть, но тут же снова наваливается на Фараона с тихим хрипом.

Барьер Фараона пропускает меня, но его испуганный взгляд действует не хуже колдовства. Вместо Сола я тянусь к нему и касаюсь крови на его пальто. Я знаю, что это кровь Сола, потому что тот отдал свое пальто Фараону, прежде чем завести нас в эту ловушку.

– Вечно… эта… блядская… вода, – выдыхает Сол, и голос его походит на скрип наждачной бумаги. – Насколько все плохо?

– По меньшей мере три ребра сломано, – тихо отвечает Фараон. – Одно торчит наружу.

– А ты как?

– Нормально, – говорит Фараон скорее виновато, чем успокаивающе. Сол с видимым усилием выпускает его колено и тянет руку вверх, но Фараон ловит его ладонь и сжимает ее. Сол морщится, и Фараон очень бережно наклоняет голову и целует костяшки его пальцев. Вид у него совершенно разбитый. – Сол, прости меня.

Сол не успевает ответить – рядом слышится новый голос.

– Ты всю жизнь только и делаешь, что извиняешься.

Этот голос мне знаком. Я уже не тону, но дышать все равно не могу. Фараон поднимает взгляд, исполненный искренней ненависти.

– Ах ты, предатель…

– Что-то видок у твоего Кошмара не очень, Фараон. Что, ты опять не смог его уберечь?

– Да пошел ты.

Не знаю как, но я встаю и на нетвердых ногах оборачиваюсь к своему давно потерянному мужу. Шестнадцать лет спустя Нотт наконец совсем рядом, только руку протяни, но на этот раз я вижу его в истинном обличье. Непрактичный костюм-тройка все тот же, как и нарочито-вальяжная поза, которую я смогла бы узнать в любой толпе. Вот только теперь кожа стала серой, как пасмурное небо, а глаза зияют на лице белыми провалами. Колдовство Нотта всегда было при нем, как далекий гул, статический заряд, который все никак не мог разрядиться. Но теперь оно буквально исходит от него с такой силой, что едва не сдавливает мне кости.

Губы Нотта подрагивают в той самой медовой улыбочке, которую я помню слишком хорошо.

– Здравствуй, Эвелин.

Я замахиваюсь, чтобы пощечиной смахнуть с его губ свое имя, но чьи-то пальцы хватают меня за запястье и с нечеловеческой силой отдергивают назад. Мне приходится уступить, чтобы не вывихнуть руку. Позвоночник стонет от боли, но еще громче стонет сердце, потому что юное лицо, которое я вижу перед собой, одновременно незнакомо и бесконечно знакомо мне. Моя темная кожа, широкая улыбка Нотта на губах, которые Сиара унаследовала от бабушки. Красивее человека я не встречала и страшнее – тоже, потому что глаза у нее такого же угольно-красного цвета, как и у Фараона.

Шестнадцать лет. Юный, нежный возраст. Прямо сейчас Сиара должна была бы обмениваться записочками в школе. Учиться водить, болеть за футболистов на матчах, тайком курить, пить пиво и ходить на свидания. Она не должна была оказаться здесь, в этих убогих катакомбах с двуликим Ноттом посреди всего этого омерзительного колдовства.

Свободной рукой я тянусь к Сиаре. Она предостерегающе выворачивает мне плечо еще сильнее, но остановиться я не могу. Осторожно касаюсь ее мягкой щеки, изгиба скулы. Лицо Сиары размывается пятном – к глазам подступают слезы, и я смаргиваю их, потому что