Будущую войну выигрывает учитель. Книга первая. Карьера - Афанасий Иванович Курчуганов

— Не сподобился даже жениться, вначале учился, потом опят учился, делал карьеру и опять учился, а потом война, как то не до женитьбы было.

— Теперь я понял, почему вы так к Венере относитесь, вы не со зла, вы просто не умеете воспитывать детей.

Я не буду больше на вас злиться, но и вы будьте с дочкой как можно мягче, никогда больше её не ругайте, лучше мне скажите, что она натворит.

Я вышел, добрался до Настиной комнаты, выловил Венеру из кучи малы. Предложил девчонкам заняться полезной работой. Предложение встретили на ура, все трое. Переместились ко мне в комнату, начали вытряхать шкафы увязывать в узлы. Потом переместились в комнату другого брата, там сделали тоже — самое, оказалось комнаты всех четверых, выходили в столовую. Все обыскали, все тряпки, запаковали, завтра вместе с продуктами, раздадим крестьянам. Кого ж в своё отсутствие назначить управляющим. А чо я голову ломаю, у меня ж есть мажордом, пусть она и выбирает. Стаскали узлы вниз прямо к выходу, ага, кого-то швейцар не пускает. Дак это ж Семён, конюх. Подошёл, спросил в чём дело.

— Да вот барин до вас ломится, говорит по срочному делу.

— Если по срочному, почему не пускаешь?

— Да знаю я его дела, опять муки просить будет.

— А почему это ты решаешь, с кем мне говорить с кем нет.

Швейцар задрожал.

— Семён, ты выполнил мои указания?

— Да, барин, выполнил.

— Что соседи сказали?

— С утра завтра подводы отправят, сегодня посчитают, сколько излишков есть.

— Вот и славно, ещё какие срочные дела ко мне есть?

— Нет, барин, только за этим приходил.

— Вот и славно, тогда вот ещё поручение тебе. Берёшь этого олуха, тащишь на конюшню, привязываешь, к столбу и сечёшь. Двадцать ударов ему чтоб не смел решать, с кем можно барину разговаривать, а с кем нельзя. И пусть до утра привязанный постоит.

Швейцар упал на колени

— Помилуйте, барин, век бога за вас молить буду!

Я кивнул Семёну, мол, исполняй, тот поклонился в пояс, сняв шапку, схватил швейцара за ворот и потащил за собой. А когда у прислуги жалование?

Надо этот вопрос провентилировать. Обернулся, девчонки на меня смотрели одобрительно, даже очень одобрительно. Видно, эта сволочь и им успела гадостей наделать.

— Почему вы не сказали, что это плохой человек? Почему вы его терпели?

Первой отморозилась Настя.

— Вы же барин, вам нужны верные слуги.

Вот, где тут логика?

— А разве слуга, который мне указывает с кем мне можно встречаться, а с кем нет — верный?

Настя опустила глаза в пол.

— Настя у меня к тебе важное дело, кого за время моего отсутствия можно назначить управляющим, старостой? Так уж получается, что нам всем придётся ехать в Ригу.

— Ура, мы едем в Ригу!

Это моя мелкая зараза обрадовалась.

— Рано радуешься, путь наш будет труден и печален, и опасен.

Когда это опасности пугали детей? а девчонок дак они вообще привлекают.

— Вначале мы посетим имение Матвей Григорьевича, затем моих родителей, а уже потом в Ригу, к Настиному отцу. Ладно, пойдёмте уже ужинать.

За ужином было всё, как всегда, почти.

Екатерина заявилась в костюме амазонки, только хвост, в смысле шлейф, ампутировала. Правильно, надоело мужику ходить в платье, да ещё в длинном, но женскую фигуру то никуда не денешь. С попкой и сиськами придётся смириться. Это наказание за грехи в прошлой жизни. И я даже знаю какие, ты детей не растил и не воспитывал. А ведь, что-то в этом есть. Давидыч не имел детей, родился тут девочкой, и Эсмеральд, тоже не имел детей, и тоже девочка. Если у капитана есть дети — моя теория верна. Не пытайтесь обмануть природу — она вам этого не простит. Подошёл лакей.

— Барин, там до вас конюх, Семён проситься.

— Семёна покормить на кухне. И приготовьте бутербродов, с гусятиной утятиной, со сливочным маслом, а потом его сюда. Лакей смылся. За столом оживилась беседа, все чего-то обсуждали. А я думал про Эсмеральда. Вот мужик — одна штука, тренирует красивых, стройных девчонок — много штук. Вот они пред ним прыгают, бегают, нагибаются, выгибаются, все в шортиках в обтяжку, в маечках, мокрые от пота, титьки прыгают во время упражнений. И любуясь, на всё это, он им завидовал? А может он не любовался, а просто смотрел? А он не думал о том, что этим девчонкам приходиться или скоро придётся лечь в постель и заниматься любовью с, пусть смелыми, сильными, иногда даже умными, но вонючими, волосатыми и уродливыми мужиками! Как же нам, мужикам повезло, мы любим божественно красивых девчонок. Что-то я зациклился на этом Эсмеральде. Лучше я буду воспринимать его как Эсмеральду-Жозефину-Жоржетту, всё-таки он-она, очень симпатичная. Привели Семёна

— Всё выполнено, барин, всыпал двадцать плетей, стоит привязанный.

— Молодец, благодарю за службу. И вот ещё, скажи селянам, что завтра будем раздавать гуманитарную помощь, пусть сегодня продукты не экономят, пусть едят до сыты. Вот такой ещё вопрос надо решить. У тебя на конюшне найдётся работа, для этого лодыря?

— Дак на конюшне всегда работы хватает.

Хорошо, забирай его к себе, а если будет лениться, секи его, сколько он заслужил. И ещё вот тебе для твоих домочадцев. Лакей подал Семёну довольно-таки немаленький свёрток. А я достал полтину серебром и тоже отдал.

Семён поклонился в пояс.

— Благодарствую, барин.

Развернулся и вышел. Ну вот, никакого подобострастия, уважаю, а что поклон, дак это традиция.

— Варвара, завтра покупка и раздача продовольствия, у тебя всё готово, вот и хорошо, мастерские, я видел, уже готовятся, чего не хватает?

— Всего, иголок, ниток, материи, швей и заказов.

Умничка, всё предусмотрела.

— Материю возьмите ту, что я в Ржеве купил, работниц, завтра на раздаче гуманитарки вербуй. И с утра пошли вот того же Семёна в Ржев. Пусть купит всё что необходимо. А заказы я сам закажу. Чуть не забыл — пусть в прихожей вешалку сделают. Будем на лакеях экономить, не графья сами раздеться можем. И подумай ещё, кто у нас в прислуге лишний. Будем экономить, прежде всего, на себе.

— Екатерина, ты тут всех жителей знаешь, надо назначить управляющего, и старосту, на время нашего отсутствия. Пусть не грамотный, но чтоб авторитетом пользовался. Чтоб без нас тут окончательно все с голоду не перемёрли. Три дня сроку на подумать, потом я с ними буду говорить, долго и основательно. — Матвей Григорьевич, к вам у меня очень большая просьба.

— А я уж подумал, что