Птицы - Владимир Торин

– Это грустно.

– Да. Я просто отсталый.

Мистер Кэттли удивленно изогнул бровь.

– Почему это? Я как-то не заметил.

– Так говорят.

– Кто говорит? Дедушка?

– Нет. Все другие. Особенно учителя.

– Все другие – тупицы и идиоты, – безапелляционно заявил мистер Кэттли. – Особенно учителя. Учителя вообще те еще монстры. Был у меня в приюте один учитель, мистер Кворкин. Как-то я увидел, что он ест глаза одного из сирот.

Финч содрогнулся, живо представив это кошмарное зрелище.

– Как это «ест»? – шепотом спросил он.

– Мистер Кворкин схватил за голову бедного коротышку и как будто целовал его глаза. Но когда целуют, не жуют. И кровь не течет.

Финч даже не успел как следует испугаться, когда вдруг понял:

– Вы сейчас врете?

– Кто знает… – задумчиво ответил мистер Кэттли, и эта его отстраненная задумчивость показалась Финчу очень жуткой.

«Станция “Мост Шелли. Шелли”», – сообщили вещатели, и трамвай начал замедляться.

Мистер Кэттли вскочил, словно внезапно обнаружил канцелярскую кнопку на своем сиденье.

– Моя станция, – сказал он и подмигнул. – Приятно было поболтать. До встречи, коротышка.

Мистер Кэттли развернулся и размашистым шагом двинулся к передней площадке, скорее оскорбительно, чем почтительно кивнул кондуктору, после чего соскочил с подножки в снег.

Финч очень понадеялся, что упомянутой встречи никогда в его жизни не случится.

Прорезая снег, трамвай громыхал по мосту Шелли. Под ним располагался сам Шелли – небольшой район, выстроенный на холмах. В нескольких футах от ограждения моста располагались покатые черепичные крыши, окутанные каминным дымом, который выползал из кирпичных дымоходов. На шпилях неспешно крутились чаши анемометров. В чердачном окне одного из домов прыгала собака. Она лаяла вслед трамваю, будто провожая его гневными ругательствами.

В иное время Финч, вероятно, как-нибудь отреагировал бы – может, даже показал бы этой псине язык, но сейчас он даже не увидел ее, глубоко уйдя в свои мысли. Он думал о словах мистера Кэттли. Думал про обман, про школу, про приют, про дедушку и про родителей…

Финч так задумался, что сперва даже не заметил, как трамвай преодолел мост Шелли и оказался в Горри, среди тесных квартальчиков и неказистых домишек.

Рупоры-вещатели ожили. Из них посыпался треск и потекло шипение. Пассажиры оторвались от газет и недоуменно задрали головы – трамвай еще не добрался до станции, значит, это было не объявление о прибытии.

Скрипучий голос заговорил: «Внимание, пассажиры! Метеорологическая станция из Бруберри передает, что ожидается очередная снежная буря. Предупреждение! Предупреждение! Через шесть дней! Ожидается снежная буря! Будьте готовы и следуйте установленным инструкциям!»

Финч вздохнул. Он посмотрел на прочих пассажиров. В вагоне все без исключения выглядели раздосадованными и мрачными. Ну еще бы: все дела отменять из-за бури!

– Лишний повод Горбисту или Уолшшам набить карманы, – сердито сказал кто-то из пассажиров.

– Да-да… – ответили ему.

Что ж, вот кто сейчас, должно быть, ждал снежную бурю с нетерпением, так это упомянутые личности, которых буря должна была лишь обогатить. Господин Горбист и семейство Уолшшей владели компаниями по добыче и переработке снега. Самые важные люди в городе, они летали на своих частных дирижаблях, ходили в дорогие рестораны, и о них часто писали в газетах.

В классе Финча училась Уиллаби Уолшш, одна из самых нелюбимых то ли племянниц, то ли внучек старого господина Уолшша, сосланная в школу Фьорити за какую-то провинность и вынужденная учиться вместе с такими, как Финч. В классе все презирали Уиллаби за богатство ее семьи, а еще потому, что она была толстухой. Миссис Оул и другие учителя иногда говорили, что она так и умрет толстой и никем не любимой. Одноклассников Финча это весьма забавляло.

Трамвай подошел к очередной станции. А за ней вскоре и к следующей, а Финч все думал о снежной буре. Дедушка пек имбирное печенье, когда начинались бури, и пытался не подавать виду, но от Финча не могло укрыться, что он в эти дни становится печальным и рассеянным. Впрочем, не он один…

Снежные бури, накрывающие город своим колючим пуховым одеялом, длились по несколько дней. В такое время жизнь повсеместно останавливалась, все дома запирались. Город оказывался во власти ужасной метели – находиться в такое время на улице было верной смертью.

Сказать по правде, жители города боялись не только снега, но и тех, кто якобы с ним приходил. Злые языки поговаривали о тварях, выжидающих в метелях и питающихся людьми, но никто никогда этих тварей не видел. Самые ярые выдумщики заверяли, будто слышали смех в ветре и видели жутких уродливых существ, ползающих по стенам домов и скребущих в штормовые ставни когтями. И хоть мало кто верил этим россказням, в каждую бурю неизменно кто-то пропадал – не успевал добраться домой, терялся или замерзал насмерть. Об этих несчастных потом писали на передовице газет целую неделю после того, как все заканчивалось.

Город пережидал ненастье, ветер постепенно стихал, метель умирала – снегопад на короткое время почти прекращался. Тогда открывались люки, и снег уходил под землю, где располагались гремпины – цеха по переработке. Автоматоны-уборщики выезжали на улицы, расчищали тротуары и мостовые, освобождали дома и их жителей из снежного плена. Постепенно жизнь снова возвращалась в норму. До следующего подобного предупреждения о приближающейся снежной напасти.

Последняя буря была почти три с половиной месяца назад и длилась ровно неделю. И вот в трамвае все принялись гадать, сколько продлится новая. Кто-то без особой радости в голосе сообщил, что наконец появится возможность дочитать книгу, еще кто-то достал из кармана блокнот и взялся составлять список покупок, чтобы пополнить запасы, а молодая мисс, сидевшая перед Финчем, посетовала на то, что спектакль в театре «Карди-Бра», на который она возлагала особые надежды, отменят…

Вагон наконец подошел к его станции. Сквозь запотевший иллюминатор Финч уже видел свой квартал: нестройный ряд домов с темно-зелеными крышами.

«Станция “Трум. Горри”», – сообщили вещатели, а затем трамвай остановился и с шипением раскрыл двери.

Финч поднялся и направился к выходу.

Станция «Трум» была совсем крошечной. Над лаконичной платформой темнел небольшой кованый навес, множество раз залатанный, – под ним размещались одинокая скамейка да будка станционного смотрителя, старого мистера Перри. Часы с единственным циферблатом всегда отставали, стекло в них треснуло. Теплорешетки на краю платформы пребывали в плачевном состоянии и вечно забивались или выходили из строя.

Вот и сейчас, стоило Финчу сойти с подножки, как он увидел мистера Перри в длинной шинели и съехавшей набок фуражке, ковырявшего что-то в медных конусах в глубине рычащего и фыркающего напольного радиатора. В руке старик держал механический ключ, при этом сам он раскраснелся и пыхтел, как паровоз.

– Добрый день, мистер Перри, – поздоровался Финч. – Снова сломалась?

– О! Здравствуй, Финч, – отозвался станционный смотритель, подняв взгляд. – Уже третий раз за день забилась, проклятая. Один мистер не смог стряхнуть снег, можешь поверить? А где это видано, чтобы в трамвай заходили с башмаками в снегу!

– Но у трамваев ведь есть свои теплорешетки, – заметил Финч.

Мистер Перри был очень стар и при этом старательно не замечал происходящих кругом изменений. Он до сих пор считал, что все городские автоматоны работают на пару, а уж об электриситете, который Уолшши добывают в гремпинах и которым питается весь центр города, и слыхом не слыхивал.

– Ты что, Финч?! – махнул рукой старик. – Чтобы они в трамваях стояли?! Все ж на нас держится, на станционщиках… Этим трамвайщикам всегда на порядок было чихнуть и размазать.

– Да, вы говорили, мистер Перри, – не стал спорить Финч. Смотритель частенько жаловался на своих заклятых врагов – ленивых трамвайщиков, которые, мол, только и делают, что колесят по рельсам, и бед не знают. – Хорошего дня, мистер Перри.

– Передавай привет дедушке, – пробормотал старик и, подкрутив седые усы, снова склонился над решеткой. – Где-то тут был вентиль, похожий на ухо…

…Дом № 17 ютился среди таких же старых и понурых домов улицы Трум. Семь этажей, темно-зеленая черепичная крыша, горбатые дымоходы, каминные и кухонные трубы, а также флюгер в виде часовой стрелки да круглое чердачное окно. Точно такой же дом, как № 16 или № 18.

Его бы совсем ничто не отличало, если бы не старый ржавый дирижабль на заднем дворе. На памяти Финча эта сплошь облепленная снегом штуковина всегда там стояла, привалившись к кирпичной стене, будто прилегла отдохнуть и затем забыла, как подняться обратно. Финч не помнил, чтобы дирижабль когда-то взлетал или подавал хоть какие-либо признаки жизни. Если, конечно, не считать признаком жизни мистера Хэмма, старого сумасшедшего пьяницу, который квартировал внутри и клятвенно заверял всех, что его «Дженни» немало повидала