Питер Нейл - Суд Эрлика

Если бы она просто вознамерилась заполучить его в свою постель, — он знал, как справиться с этим. Не то чтобы юная Таммуза казалась ему непривлекательной, или киммерийцу никогда прежде не случалось забираться в опочивальню к чужим женам, стоит лишь отвернуться престарелому мужу… Но к эмиру Дауду он испытывал искреннее почтение и не видел никакого смысла разрушать их дружбу столь недостойным образом. На свете полно и других женщин! И они таят в себе куда меньше опасностей, чем загадочная Таммуза…

И все же северянин по-прежнему не понимал, чего добивается от него принцесса, и потому испытывал тревогу. Отчасти успокаивало лишь то, что со дня празднества он всего пару раз имел случай увидеть принцессу, и всякий раз она проходила мимо совершенно равнодушно, не удостаивая его не то что словом, но даже взглядом или кивком. Возможно, она и впрямь была искренна, и на пиру желала лишь выказать благодарность своему спасителю?… Если так, то оставалось подождать еще совсем немного. Пройдет седмица-другая, — и все окончательно забудут о том нелепом происшествии, и глупые шутки прекратятся сами собой.

По порядкам, заведенным во дворце эмира Дауда, существовало две смены стражи, которые менялись еженощно, а также две смены дневных стражников; таким образом, дежурства Конана выпадали через ночь. Это было делом неприятным и утомительным не из-за того, что предполагало некие особые усилия, а лишь по причине невероятной скуки, которой неизменно сопровождается стояние на посту. Впрочем, Конан не роптал. Пока заживало раненое плечо, он все равно был малопригоден к какой-либо иной службе, хотя и старался, невзирая на боль, тренироваться ежедневно и с луком, и с мечом, чтобы быстрее вернуть руке былую подвижность.

Кроме того он предполагал, что после того, как во дворце уляжется тревога, вызванная похищением принцессы Таммузы, жизнь войдет в привычную колею, и услуги киммерийца в качестве охранника больше не понадобится. Эмир наверняка найдет северянину куда более интересное и ответственное занятие.

К примеру, Дауд несколько раз говорил о том, что желал бы видеть Конана наставником своих молодых воинов, которым зачастую не хватало дисциплины, как и всем уроженцам вольных степей. Киммериец, послуживший в армии Турана, был отлично знаком с тамошними порядками и несомненно сумел бы добиться безоговорочного повиновения от эссаирских сорвиголов.

Об этом, и не только об этом, — говорили эмир Дауд с северянином несколько дней спустя после описанного выше ночного дежурства, когда занимались тем, что продолжали наводить порядок в обширнейшей эмирской коллекции оружия. Дело шло медленно, поскольку наслаждавшийся этим занятием киммериец то и дело отвлекался, чтобы испробовать тот или иной клинок на гибкость, примерить его к руке, сделать пару выпадов, чтобы услышать, как свистит в воздухе отточенное лезвие.

Здесь были и массивные аквилонские двуручники, клейменные Львом или Розой, и тяжеленные гандерские клейморы, которые мало кто из воинов способен был поднять, не говоря уж о том, чтобы пользоваться ими в бою, — разумеется, к гиганту киммерийцу это не относилось, и он с наслаждением сделал пару пробных ударов, вызвав возгласы восхищения у эмира и его свиты.

Вдоволь налюбовался Конан и более легкими немедийскими клинками с клеймом в виде прыгающего волка. Среди наемников их так и именовали: «волчатами». Подобным мечом опытный воин способен орудовать весь день, не уставая, — клинок словно сам просится в битву благодаря отменному равновесию, хотя, по мнению Конана, «волчата» все же были слишком легкими для его мощной руки.

Не без интереса разглядывал он и оружие с далекого юга: изогнутые шемские сабли, волнообразные короткие клинки из Стигии, формой своей напоминавшие изготовившуюся к броску змею; и рукоять у них с другого конца была раздвоенной, символизируя жало кобры…

Мечи из южных королевств, короткие, сильно утолщенные к основанию, с рукоятью, покрытой замысловатой резьбой, либо обмотанной прочной кожей с выжженными на ней загадочными знаками, представляли интерес скорее для собирателя редкостей, чем для воина, ибо опытный глаз Конана сразу видел, что металл на них пошел не самый лучший, да и обработаны они — не чета мастерским клинкам северной Хайбории. Впрочем, чего еще ждать от чернокожих дикарей…

Точно так же не глянулось варвару и оружие с Востока. Он чувствовал смертоносную силу в этих легких, не слишком длинных клинках, с лезвием, похожим на луч застывшего лунного света, — но владение ими явно требовало совсем иных умений, нежели у уроженца Запада. И потому Конан с сожалением откладывал в сторону эти удивительные мечи.

Впрочем, сегодня большую часть времени с эмиром Даудом они уделили кинжалам, которых у того в коллекции также было собрано превеликое множество. Конан, разумеется, умел пользоваться ими и всегда имел кинжал в числе прочего своего снаряжения, однако, как и всякий прирожденный мечник, никогда не считал основным своим оружием. Тут эссаирцы могли многому его поучить.

Эмир прочел восхищенному гостю целую лекцию о различных свойствах ножей, об их пригодности для ближнего боя или для метания.

Затем, по просьбе правителя, слуги внесли в зал деревянную мишень с нарисованной на ней головой демона, — и Дауд с наслаждением продемонстрировал свое искусство, всякий раз укладывая метательный нож в цель, все больше увеличивая расстояние. Конан также сделал пару удачных бросков, а затем пришел черед покрасоваться и молодым придворным, окружавшим эмира…

Мужчины так увлеклись, громко хлопая в ладоши, сопровождая восторженными выкриками всякий удачный бросок, что совершенно не заметили появившуюся в дверях зрительницу.

— Как ты прекрасен, мой господин! Твои руки сильны, как у льва, а глаз точностью не уступает орлиному! — послышался внезапно мелодичный голосок принцессы Таммузы, и все торопливо оглянулись, склонившись в поклонах.

Принцесса медленно прошла в оружейный зал, пристально разглядывая разложенное повсюду оружие, покоившееся на бархатных подушках.

— Уж не на войну ли собираешься, мой господин, — со смехом обратилась она к супругу.

Тот горделиво распрямил плечи.

— Я должен быть способен защитить тебя, моя дорогая.

— О, несомненно, и твои воины, которых ты поставил на страже у моих покоев, на славу исполняют свой долг. — При этом взор женщины, укутанной в пестрые шелка, задержался на Конане, и северянина вновь охватило какое-то недоброе предчувствие. Он попрежнему не мог разобраться, с какой стати эта женщина так выделяет его среди остальных. Или она все-таки пытается подать ему какие-то намеки, но делает это столь загадочным образом, что он не в силах ничего понять?