Юрий Никитин - Возвращение Томаса

Ознакомительный фрагмент

ГЛАВА 3

Томас покачивался в седле с прямой спиной, с неподвижным лицом, взор устремлен вдаль. Олег видел, глаза рыцаря то вспыхивают звездным огнем, то полыхают адским пламенем, дыхание учащается, идет из горла со свистом, чуть ли не с огнем и дымом, как у дракона, а рука сжимает повод с такой силой, что может превратить кожаный ремень в ниточку. Все деликатно помалкивают про потерю трона, на котором Томасу так и не пришлось посидеть, но, видно по лицам, все только и думают, в какую форму выльется гнев крестоносца и какое решение все-таки примет.

— Практичный народ, — сказал Олег громко и ни к кому не обращаясь. — Сперва в дурные головы ударила романтика: ах-ах, доблестный рыцарь добыл в Святой Земле мечту всех христианских стран — Святой Грааль, пронес через чужие страны и доставил в Британию!.. Слава герою, слава... давайте посадим его на трон. Тем более что предыдущий король выказал себя редкостным дураком и свиньей, за что и был умерщвлен. И вообще утащен в котел с кипящей смолой. Потом, пока мы бродили по аду и небесам, подумали, отрезвели, снова подумали и решили, что во главе королевства все-таки нужно ставить не самого лучшего по рыцарским или еще каким доблестям, а...

Он задумался, Томас зыркал молча, Яра поинтересовалась ледяным голосом:

— Кого же?

— Умеющего управлять, — ответил отшельник, хотя было видно, что пытался отыскать более емкое слово. — Томас честен и прям, а для правителя — это хуже, чем дурость, это отказ от гибкого управления. Честный и отважный человек во главе королевства быстро зальет его кровью, это уже проверено...

Томас прорычал, не поворачивая головы:

— Во имя Христа — можно.

— А когда убивают вместе с грешниками и праведников? — спросил Олег.

Томас ответил с достоинством:

— Господь не дурак, разберется, кто свой, а кто чужак.

Отшельник нахмурился, что-то вспоминая, хмыкнул.

— Все верно, он же целиком сжег Содом и Гоморру, хотя там не все были... неправильные. Не чикался, а взял и сжег, молодец. Лес рубят — щепки летят.

Томас нахмурился, показалось кощунственным, что язычник так это снисходительно одобряет действия Господа, словно бы покровительственно похлопывает по плечу, а то Господь ждет не дождется, что же этот дикарь скажет: вдруг да не сочтет его поступок правильным, какой ужас, как жить?

Олег привстал в стременах, Лилит попыталась дернуть его вниз, но отшельник остался недвижим, как высеченная из камня вместе с конем глыба, всмотрелся внимательно.

— Хорошо бы, — сказал он неожиданно, — маленький отдых...

Томас удивился:

— Вон за той рощей уже мой родовой замок! Там и отдохнешь, служанки тебя еще помнят.

Он покосился на Лилит, прикусил язык. С демоницей вряд ли проклятому язычнику, гореть ему в огне, будет время для служанок.

Олег хмурился.

— Да что-то не по себе. Такое ощущение, что подобное уже было. Приедем, а там все разграблено, дядя и отец в темнице, Пенелопа ткет саван, а...

Голос Яры был тих, но проник в их неспешный разговор, как острое лезвие мизерикордии:

— А кто эта Пену... пены... лоппа?

— Да это я так, — сказал Олег, защищаясь, — припомнилось некстати. Томас ее не знает.

— А она его?

Лилит хихикнула в ухо Олегу. Олег задумчиво посмотрел на Томаса, словно колеблясь, сказать правду или прикрыть друга, наконец ответил с некоторым сомнением:

— И она... гм... тоже. Как следует. Я говорю, не нарваться бы. Лучше отдохнуть под вон тем деревом, обдумать положеньице.

Томас метнул злой взгляд, в самом деле язычник умничает некстати, Яра не понимает аллегорий, как любая женщина, к тому же красивая, а значит, вообще ничего не понимает, такую только в королевы или по меньшей мере в благородные хозяйки древнего замка. Она еще припомнит ему эту Пенелопу, хотя язычник брякает, не думая, что брякает, это у него мысль так зигзагами, как слепоглухая змея, хотя он наверняка думает, что его мысль подобна все освещающей молнии.

Он повертел головой из стороны в сторону, металл доспехов поскрипывал мягко и успокаивающе, словно сонный жук-дровосек грыз дерево, наконец, рука в латной рукавице указала перстом в сторону.

— Под вон тем золотым грабом, благословленным деревом, и отдохнем. И помыслим, что делать дальше.

Олег кивнул, но уточнил:

— Под ясенем тень гуще.

Рыцарь отшатнулся так, что железо звякнуло и заскрежетало, будто он вместе с конем катился по ступенькам с башни Давида.

— Ты что? Это же проклятое дерево!

— Разве? — удивился калика. Он с сомнением оглядел приближающийся здоровенный ясень, высокий и раскидистый, с могучей листвой. — По мне, так твой граб заморыш дальше некуда.

Томас потряс дланями, словно Аарон, призывающий небо в свидетели. В синих глазах полыхнул гнев, желваки вздулись и застыли, крупные и рифленые.

— Сэр калика! Этот проклятый ясень — единственный, кто не поклонился Пресвятой Деве, когда шла через лес и смотрела, куда бы зацепить люльку с младенцем. Ну, с этим, которой потом рыбой кормил, манну с неба... нет, манну другой Иисус, прозвище запамятовал. Все деревья поклонились, а ясень не поклонился! Гордый, значит. Вот она его и прокляла! А граб, видать, поклонился ниже других, чтоб ей легче было зацепить за сучок люльку.

— Хорошее дерево, — одобрила Яра. — Доброе.

— Угодливое, — сказал калика, и нельзя было понять по тону, одобряет или осуждает. — Вовремя подсуетилось.

Томас спешился подле граба, подал руку Яре, преклонив колено, и она сошла как положено благородной даме: ступив на его колено, опершись о плечо, голова гордо вскинута, нос задран, как у брянской козы, спина прямая, в глазах лед и некоторая задумчивость, словно все еще пытается вспомнить, не было ли, кроме Крижины, еще там кого-нибудь, не утаил ли МакОгон каких-либо мужских тайн при отбытии на родину...

А могучий рыцарь уже с грозным грохотом, словно работали дюжие молотобойцы, сбрасывал доспехи. Куча под деревом все росла, наконец Томас стянул через голову и швырнул поверх груды железа пропотевшую вязаную рубашку. Запах и от рубашки, и от могучего тела пошел победный, густой, вязкий. Из всех щелей в толстой коре ствола в три обхвата в панике высунулись сяжки, судорожно задергались, затем из дерева полезли жуки, сороконожки, пауки, заметались, сбиваясь сослепу, помчались в разные стороны, натыкаясь на кочки.

Олег сдвинул плечами, сел рядом с подветренной стороны. Гордый ясень, князь среди деревьев, по-рыцарски красиво и независимо раскинул в десяти шагах от них зеленые ветви над ручейком, что выбегает у него между корней. Крона так широка, что в густой тени поместится полк крестоносцев вместе с конями.