Либеллофобия - Н. Мар

приняла карту Кармина за Урьюи. Думала, мы и так знаем.

Кайнорт повертел в руке фигурку селёдки. Глаза рой-маршала погасли и стали матовыми:

— Она вообще как?

— Ула-то? Старается. Отмыла её, симпатичный зверёк. Не пойму только, как она вообще сюда попала, ты же таких котят не берёшь. Дело не моё, конечно, но оставить бы её где-нибудь в деревне, как мимо пойдём. На астероидах пропадёт же.

— Там видно будет. Надеюсь, не нужно объяснять, почему лучше не передавать ей моё спасибо за Пик Сольпуг.

— Да, конечно.

Спустя несколько минут гарнизоны получили сигнал сворачиваться. И назначили ранний отбой, чтобы выспаться перед отправкой в Римнепеи.

Глава 26

Бесперспективная мехатроника

Пригнув голову под низкой притолокой, в пыточную ступил Берграй Инфер. Показалось, он занял всю комнату, так велик был разворот его плеч. Я таких мужчин раньше только из журналов вырезала. Там они разъезжали на глянцевых оптер-мобилях, получали главные роли в боевиках, спасали тигров, обнимали супермоделей и рекламировали курорты. В бледном свете мониторов Берграй был аватаром своей же фамилии.

— Ула…

В пыточной стало душно.

— Пенелопы здесь нет, господин Инфер.

— Я вижу.

Он так и стоял в дверях. Грозный капитан, медведь, задушивший самого Зверобоя, был… неуверен? Смущён? В пыточной еле брезжил свет.

— Я тут принёс… — или растерян? — Руженитовую булавку для Пенелопы. Нашёл в казарме.

Обезоружен.

Берграй бросил булавку на стол, а я пыталась не пожирать её взглядом. Только бы Инфер не потребовал немедленно её уничтожить! Но он, казалось, уже и забыл о булавке. Это пьянило: ощущение осколка власти над тем, кому ты принадлежишь безраздельно. Я присела, чтобы подобрать пластинки брони шиборга.

— У тебя глаза как у минори, — Инфер опустился на колено рядом и стал подавать мне пластинки. — Ула, ты всегда такая мрачная?

Ну и какой ответ следовало выбрать? А — «Пустяки, мне всего лишь захотелось вырвать себе глаза-как-у-минори»? Или Б — «Нет, мне просто неуютно наедине с врагом»?

— Простите, у меня карамель в ушах.

— Ты… не дерзкая, нет. Скользкая. Ты, наверное, была молчаливым и послушным ребёнком, да? Больше наблюдала и думала, чем говорила. Глубже смотрела в себя, чем на мир. Ты выросла слишком чувствительной и теперь боишься на всякий случай всех. Послушай, эзеры все разные.

— Все люди разные.

— Среди нас есть и нормальные. Не все мерзавцы как Бритц.

Поднявшись, я отступила подальше от стола. И от руженитовой булавки. Принялась расправлять броню. Инфер приблизился и встал позади, так, что его дыхание шевелило мне завитки на макушке.

— Я мало с кем знакома из насекомых, но Пенелопа мне нравится. Да и вы, кажется, не злодей. Но откуда хорошему настроению-то взяться? Мне не о чем весело щебетать с… с хозяином. Я же не глупая канарейка. Я же… в сознании.

— Ула, ты плачешь? — Берграй тронул меня за плечи, как за краешки фарфоровой пиалы. Я смахивала капли с глаз и носа, но прибывали новые.

— Пожалуйста, уйдите, пока я не наговорила лишнего, господин Инфер.

— Нет уж, будь честной. Выскажись. Тебя никто не накажет.

— Ладно. Мне не по себе, когда вы так близко. Тревожно. С детства не… не люблю, когда меня касаются посторонние. Это напряжение мешает работать, думать. Дышать. Каждый раз боюсь, что вы дотронетесь.

Слёзы скатились по щекам и капали с подбородка на шею. Зря Пенелопа дала мне напиться вдоволь, я совершенно не умела распоряжаться бесценной водой. Инфер тронул мой подбородок и приподнял лицо к свету, чтобы разглядеть.

— Честность, за которую я вправе подвесить тебя над хрусталём или выпить досуха, — Инфер наклонился так близко, что кровь бросилась к моим скулам. — Не напрягай хелицеры, эзеры не играют с этим огнём: я знаю про убийственный рефлекс. Его можно купировать, но без ампутации клыков это долгая возня.

— Моё лицо само по себе на страже поцелуев.

— Скажу один раз, больше не жди. Эти шрамы: они бросаются в глаза, да, но только сильнее притягивают взгляд и не дают оторваться от лица.

Он отступил и качнул затылком тюремную лампу. В пляшущем свете я опять схватила броню, будто отгораживаясь ею от эзера.

— Шиборги здесь — подневольные гладиаторы, — сказал Берграй. — Каким бы оружием ты ни снабдила одного паука, оно ударит по другому. Будь ты моей ши, я бы не заставил тебя вредить собратьям.

— Это броня. Не оружие, а защита. Смотрите, — я развернула сеть из сотен звенящих пластинок. Берграй провёл кончиками пальцев по броне и хмыкнул.

— Слишком хрупкая. На третий выстрел рассыплется.

— На второй.

— Тогда грош цена тебе, инженер.

— Стреляйте.

— Ну конечно, — он закатил глаза.

— Стреляйте и заберёте свои слова назад!

Наверное, я была похожа на сердитую белку. Инфер покачал на ладони глоустер, снизил мощность до оглушающей и прицелился. Выстрел — пластинки на груди сверкнули и обжигающе нагрелись.

— Слабо. Ещё, — потребовала я.

— Поиграли и хватит, — он направился к выходу.

— Ещё! Вы не забрали назад свои слова.

— Не дерзи мне, шчера.

— Я не дерзу… зю… держ… Я не дерзила.

— Ты — нормальный инженер, Ула, — сделал одолжение Берграй, убирая глоустер за ремень. — Всё?

— Все эзеры разные, теперь я вижу. Бритц разрядил бы в меня обойму без лишних сантиментов.

— Это точно.

— Но потом сказал бы, что я молодец!

— Глупая! Не потому, что доверяет твоим самоделкам, а потому что ему плевать, сколько рёбер он тебе раскурочит.

Имя рой-маршала подействовало как красная тряпка. Взбешённый, Берграй выхватил глоустер и выстрелил. Пластины сверкнули и соскочили с креплений, разом сворачиваясь в сторону разряда. Удар плазмы разорвал кристаллические решётки. Пластинки схлопнулись в комочки, и сотни шариков разлетелись по полу. Они устремились под ноги Берграю. Не успел капитан взмахнуть руками, как шарики уронили его, покатили и выбросили за порог пыточной.

— По правилам тот, кто оказался за пределами ринга, проиграл! — крикнула я в проём коридора. — Видите, совсем необязательно калечить соперника.

Секундой позже Берграй вылетел из коридора на острых медных крыльях и прижал меня за шею к виселице.

— Ты хороший инженер, Ула. К такой фантазии — да ещё бы чувство меры!

— Простите меня! Простите, господин