Opus 2 - Евгения Сергеевна Сафонова

Ева ничего не сказала. Говорить не требовалось.

– Ты его убила.

Будь это вопросом, Ева всё равно не знала на него ответа. Но тот, который подозревала, нетрудно было прочесть в её лице.

Воцарилась бесконечно долгая тишина.

– Скажи только одно, – произнесла Айрес затем. – Как и за что?

– Я не хотела, я… я не могла, я…

– Ладно. Полагаю, у нас ещё будет возможность это обсудить. – Нехорошее обещание в голосе Её Величества напугало бы Еву до дрожи, не будь ей в этот момент абсолютно не до того. – Какая ирония… предсказанная Лоурэн спасительница виновна в кровавой расправе над моим братом и жертвами моего режима. Народ был бы счастлив. Как жаль, что твоё появление перед народом неизбежно повлечёт за собой массу ненужных вопросов, да и Уэрт, опять же, не оценит. – Улыбка, стывшая на губах королевы, была острее и холоднее зазубренной льдинки. – Может, ещё подскажешь, откуда на месте убийства взялась брошь Мирка? Разом избавила бы меня и себя от стольких хлопот.

– Мирк?..

– Он под домашним арестом, чтоб ты знала. За убийство Кейлуса, в котором, как выяснилось, виновна ты. А я ломаю голову, как бы разрешить эту неудобную ситуацию без вреда для Миракла. Но ты не помнишь, верно? – Без труда различив муку в её лице, Айрес кивнула. – Вырезать целый особняк… Такое нежный цветочек вроде тебя мог совершить только в умопомрачении. Что, чары, которыми тебя подняли, имеют побочные эффекты? Или ты всё же сумела призвать тварь из Межгранья?

Ева отупело смотрела, как шевелятся её губы. С трудом улавливая смысл того, что ей говорили, всё ещё отказываясь принимать этот смысл до конца.

– Почему? – спросила она, уцепившись за возможность не думать о том, о чём думать ей совершенно не хотелось. – Почему вы не пользуетесь шансом покончить с Мирком?

Она не надеялась всерьёз, что Айрес ответит. В конце концов, та в свою очередь задала ей немало вопросов, на которые не получила ответов. Пусть даже в большинстве случаев ответов у Евы не было.

Но, возможно, Айрес поняла это достаточно ясно, чтобы ничего от неё не ждать.

– Не собираюсь делать из него мученика. Мученика, в свою очередь, легко сделать символом восстания, а помимо Мирка на роль нового владыки Керфи найдётся немало претендентов. – Королева пояснила это с той же интонацией, с какой часто говорил Герберт: так взрослый растолковывает неразумному ребёнку нечто очевидное. – Оковы страха держат народное возмущение в узде, лишь пока давление на эти оковы не слишком высоко. То, что назревает сейчас – лавина, готовая сойти с гор. Оно не связано с жизнью и судьбой конкретного человека. Его смерть скорее станет тем, что поможет этой лавине сорваться вниз, нежели тем, что её удержит. – Встав, Айрес шагнула к ней; камень гулко пел под её каблуками. – Быть королевой, девочка, – значит не просто сидеть на троне. Не просто устранять всех, кто тебе неугоден. Это значит понимать, кого можно устранить без вреда для системы, а с кем потеряешь больше, чем приобретёшь. И люди не овцы, которые покорно поверят в любую байку – лишь в очень убедительную. Байка «благородный Миракл Тибель устроил резню в особняке родного дяди» к таковым не относится.

Прав был Герберт, отчуждённо думала Ева, глядя на колени королевы, подходящей к ней. Народная любовь предоставляет тебе немаловажные привилегии. Бетховена, несмотря на все высказывания в адрес властей, тоже не мог тронуть император, хотя Бетховен не был ни настоящим революционером (разве что в музыке), ни претендентом на трон. Впрочем, то, что Мирк таковым являлся, делало ситуацию ещё сложнее.

Какой бы благовидной ни была причина, сложить два и два и понять, что двигало Айрес тирин Тибель в вопросе его устранения, людям труда не составит. Самым простым людям. Самым недалёким – каковых большинство в любом мире.

– Вскоре баланс сил изменится. Вскоре он не будет представлять угрозы. А пока мне куда удобнее противостоять Мирку, чем кому-либо ещё. – Присев прямо перед ней, одним коленом коснувшись сухого камня на полу, королева небрежно сложила руки на другом. – Я знаю его. Знаю его образ мыслей. Знаю, что он не сделает решающий шаг, пока не будет уверен, что переворот пройдёт с минимальным количеством жертв. А при текущем раскладе жертв окажется много… Хотя твоё появление, полагаю, могло всё изменить. Но сложилось так, как сложилось. – Тёмные глаза королевы – оттенка обесцвеченных, выбуренных временем лепестков роз – впивались в Евины зрачки, препарировали душу, путали мысли. – Он дарит людям надежду. Надежда помогает им мириться с тем, с чем в ином случае мириться многие не стали бы. Отними у человека надежду – он обратится в неконтролируемого загнанного зверя. Оставь ему надежду, позволь лелеять до поры, пока тебе это выгодно, и получишь рычаг управления.

– Так же, как сейчас вы сделали этот рычаг из меня, – закончила Ева непослушными губами.

Айрес едва заметно склонила голову в знак подтверждения:

– Эти вещи понимают немногие. И поэтому я никак не могу уступить трон милым наивным детям вроде вас.

Удар, хлестнувший Еву по щеке, вышел мгновенным. Она даже не успела поднять руки, чтобы защититься. Когда же попыталась – перед вторым ударом, по другой щеке, – знакомое чувство беспомощности обернуло тело безвольной куклой.

Здешние браслеты не позволяли пленникам даже постоять за себя. Не то что напасть.

– Это за Кейла, – сказала королева тихо, когда Ева повалилась на бок. – Он не должен был умереть. Не так.

Больно, конечно, не было. Даже обидно почти не было. Если всё правда обстояло так, как сказала Айрес, Ева заслужила наказания куда худшего.

Если б только её не наказывала та, от кого принимать кару за гибель Кейлуса было почти абсурдно.

– Вы сломали ему жизнь, когда он доверился вам, – едва шевеля неповоротливым языком, выговорила Ева. – Вы убили родную сестру. Вы покончили с родным братом. И после этого вы…

– Не тебе меня судить. Никому из вас. – Айрес поднялась на ноги одним стремительным гибким движением. – Я причинила Кейлу немало боли, но я имела на это право. – Правительница Керфи с высоты своего роста одарила прощальным взглядом пленницу на полу – с величием истинной королевы, с прямым и тонким станом, облитым кровавым шёлком. – Я – его семья. И только мне решать, как, кому и когда в моей семье умирать.

Тяжёлая дверь без окошка, по цвету неотличимая от стены, отворилась и закрылась сама собой. Почти бесшумно. Табурет Айрес