Нона из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

разобрать. Принц указал пальцем на кого-то, кого Нона не видела, камера качнулась и отъехала назад, показывая, что за столом сидит еще один человек.

Если первый человек сидел красиво, то вторая – будто шомпол проглотила. Она была одета в такой же белоснежный мундир, как и ее коллега, с таким же шейным платком. Кожа казалась бледной в горячем свете и такой же странно восковой. Кожа эта была, кажется, того же теплого коричневого оттенка, что у Ноны, вот только с ней было что-то не так. Кривые губы были сжаты в серьезную бескровную линию, а лицо не имело вообще никакого выражения. Как будто на этом жутком лице красовалась мрачная маска, не более живая, чем портрет в кабинете Ценой страданий. Самыми живыми казались волосы, аккуратно уложенные и украшенные венком из костей пальцев и белых весенних цветов: безумно рыжие волосы, такие яркие, что даже электрические шестиугольники не могли это скрыть. Это было лицо девушки из ее сна.

И ее глаза. После первого поразительного момента Нона смотрела не видя, охваченная диким параличом узнавания. Она дрожала. Лицо на экране было лицом девушки из ее сна; это было то лицо, которое нарисовали для нее Камилла и Паламед; но такое серьезное, такое безжизненное, такое вялое, как будто девушка спала с открытыми глазами. На мгновение Нона даже подумала, что ошиблась. Но это была она. Она, девушка из сна. Нона запаниковала, убежденная, что каким-то образом люди на экране ее видят, что девушка смотрит прямо на нее. Но это существовало только в ее воображении. Трансляции не работают таким образом.

– Император не прислал к вам какого-то посредника, – сказал первый человек. – Все эти обещания даны не кем-нибудь, а мной и Ее Светлейшим Высочеством Крон-принцессой Кирионой Гайей, наследницей Первого дома и единственной дочерью императора.

Никто ничего не сказал. Принц Ианте Набериус продолжил:

– Император Неумирающий отправил вам своих Принцев Башни как знак его бесконечной любви, милосердия и заботы… и его безупречной власти.

Углы рта принца Ианте Набериуса еле заметно дернулись при словах «любовь и забота», как будто он очень старался то ли не улыбнуться, то ли не взорваться в приступе гнева. Нона редко видела, чтобы эти два чувства конкурировали. Но это продлилось всего секунду. Камера переместилась на другого человека – принцессу, – как будто ожидала какого-то выступления. Но принцесса этого не сделала, оставшись такой же каменной, хладнокровной и равнодушной. Ноне показалось, что она даже не дышит.

– Так или иначе. Я, принц Ианте Набериус, жду вас.

Экран тошнотворно качнулся назад и закрылся. Крон-принцесса, девушка из сна, исчезла. Голос продолжил:

– Я выступлю снова через двадцать четыре часа с новыми инструкциями. Какими они будут – зависит от вас самих. Слава Императору Неумирающему, его Девяти домам, а также вам, его уважаемым партнерам, бенефициарам и союзникам.

Наступила пауза.

Совсем другим голосом человек сказал:

– Красненькие вагоны починятся. Эй, выключите это…

Экран замерцал, и бестелесный голос произнес:

– Трансляция повторится завтра в пять часов в записи.

И все закончилось.

Шестиугольники побелели, один из них вспыхнул. Солнце успело опуститься немного ниже, поэтому, когда трансляция прекратилась, все показалось необычайно темным, как будто ночь наступила сильно раньше. Нона вцепилась в шест скользкими руками, чувствуя себя как в море. Она сосредоточилась на дыхании Табаско, очень неглубоком и тихом, но слышном. Нона смотрела, как ноздри Табаско раздуваются глубоко под капюшоном, как поднимается и опускается ее грудь. Она хотела убедиться.

Тишина прекратилась. Ополченцы расхватали мегафоны и раздавали людям инструкции. Они повторяли:

– Расходитесь, расходитесь.

Но никто, похоже, не хотел расходиться. Шум становился все громче и громче. Кто-то прямо под столбом Ноны сказал:

– Этому городу конец, я ухожу в пустыню. Еще одного раза мы не переживем.

Кто-то в толпе рыдал. Его тащили двое. Нона увидела его лицо, когда толпа расступилась. Он кричал:

– Лжецы! Лжецы! Ур борется! Они проигрывают! Лжецы!

Мегафон все еще блеял:

– Расходитесь, расходитесь.

Один из грузовиков ополчения загудел, и Нона не различала больше отдельные голоса; это был ужасный звук, долгий, постепенно затихающий вой, перемежающийся жужжащим УИ-УИ-УИ, похожим на шум драки ядовитых кошек. Нона вцепилась в Табаско и столб. Кто-то пытался швырять в экран камнями, но их оттаскивали. Страхи толпы изменились, и все перепуталось. Люди бросались туда и сюда, образуя реки и течения, некоторые отказывались двигаться, другие изо всех сил стремились прочь. Один из грузовиков медленно наезжал на толпу, люди пытались уйти с его пути, а кто-то из кузова кричал и жестикулировал:

– Все, кто по эту сторону от меня, идите на проспект. Все, кто по эту сторону от меня, назад к автостраде. Давайте уже!

По крайней мере, выстрелов не было. Кое-где начинались драки, но большая часть плеч, видных Ноне, тяжело согнулась. Она посмотрела на Табаско и нервно дернула локтем. Табаско, похоже, не собиралась двигаться. Нона прошептала:

– Что дальше?

Табаско посмотрел на Нону. Ее зрачки стали маленькими и темными.

– Они не люди, Нона, – сказала она. – Они не люди.

– Ну, они странные…

– Потому что они ненастоящие, – сказала Табаско.

Ее губы стали влажными. Нона вдруг поняла, что Табаско ужасно боится, что страх, который она так долго отвергала, заполнил ее целиком. Нона подумала о своих припадках и, воодушевленная мужеством, которое позволило ей прийти сюда, потянулась, чтобы схватить Табаско за свободное запястье.

– Послушай меня, – скомандовала она, – я помощница вашей учительницы. Дыши. Когда я сжимаю руку, вдыхай, когда отпускаю, выдыхай. Вдох через нос, выдох через рот. Не так быстро. Гипервентиляция нам не нужна. – Она почувствовала, что говорит так же, как Камилла.

Табаско послушалась. Она сделала пять вдохов – пять выдохов, а ужасная сирена все ревела, и толпа дергалась и бегала под ними. Лицо ее все еще выглядело странным и застывшим, как будто ее могло стошнить. Нона поняла, что, хотя Табаско ее лидер, ей придется помочь. В конце концов, это ей почти девятнадцать. Она поползла вниз по столбу, как гусеница. Долгая карьера червя-инвалида подсказала ей необходимые движения. Коснувшись ногами земли, чувствуя постоянные толчки чужих плеч и локтей, она крикнула:

– Спускайся, давай.

Табаско слезла. Нона взяла ее за руку, и они нырнули в толпу. Она смотрела поверх голов и отчаянно думала, что знает, где толпа плотнее всего. В этот момент она была очень рада, что знает законы движения. Она затащила себя и Табаско в людское течение и принялась выбираться туда, откуда они пришли, потом вдруг передумала, присоединилась к идущим на восток и громко сказала:

– Мою сестру сейчас стошнит!

Это дало им немного пространства – достаточно, чтобы пройти.