Злейшие пороки - Хлоя Гонг

по милости Августа очутился там, и тогда не может думать ни о чем, кроме его долгих лет молчания и скрытой тайне его семьи. К нему возвращаются видения ночного колизея, ликующие толпы со всех сторон, а сам он слышит лишь слова Каллы: «Я люблю тебя. Я люблю тебя, потому и делаю тебе одолжение», и тогда ярости, закипающей у него в крови, достаточно, чтобы выжечь его изнутри целиком.

Но здесь и сейчас Антон ничего не говорит, оберегая обретенное ими краткое перемирие. Он бросает кости. Передвигает свою фишку на восемьдесят девятый квадрат. И не успевает обрадоваться тому, что достиг последнего ряда, как то же число уводит его по скату до самого первого квадрата.

– Вот гадство, – еле слышно бормочет он, продвигая фишку по скату вниз, вздыхает и жестом предлагает Калле сделать следующий ход. – Ну что, давай. Считай, что уже победила.

– Не могу.

Из дальнего угла слышится верещание еще одного автомата.

– Что, прости?

Калла пожимает плечами:

– Я уже сделала все десять ходов. Игра окончена.

Она наверняка шутит. Антон в жизни не встречал никого, кто следовал бы правилу десяти ходов.

– Вот так, да? – спрашивает он. – Принимаешь проигрыш, когда до победы было рукой подать?

– Есть правила, Антон. И не мне их менять. – Сделав паузу, она фыркает. – Но я могла бы поступить вот так… – И Калла одним пальцем переворачивает всю доску. Фишки разлетаются по столу. – Теперь мы оба победили.

Он качает головой. Недавняя атмосфера неловкой шутливости между ними вмиг испарилась.

– Не провоцируй ее, Калла, – говорит он, возвращаясь к теме разговора. – Ради блага королевства. Ты ведь можешь сделать это для меня?

Калла убирает обратно в коробку фишки. Затем кости. Ее губы поджаты, Антон различает у нее на лице досаду. По крайней мере, этой реакции он ждет, пока Калла не вскидывает голову и не устремляет на него взгляд желтых глаз, полных страдания, и Антон вдруг задается вопросом, понимает ли он ее вообще.

– Быстро же ты забыл, – негромко произносит она, – что ради тебя я сровняла бы с землей города-близнецы. В том, о чем ты мог бы попросить меня, было одно неразрешимое противоречие, и ты слишком упорно настаивал на нем.

Победа на арене. Смерть короля Каса.

Антон колеблется:

– Принцесса…

Она уже поднялась. Рукава трепещут по бокам. После длительного участия в играх у него чуть не срывается с языка совет оборвать эти рукава, пока она не запуталась в них во время схватки.

– А теперь, – продолжает Калла, – теперь неразрешимые противоречия между нами продолжают разрастаться. Но я не в настроении скандалить из-за них прямо сейчас, так что ладно. Тебе под силу сделать Отту сговорчивой. Узнать все тайны, какие тебе нужны. Но не забывай, что тот, кому полагается действовать ради блага королевства, – вовсе не ты.

– Ты, значит?

Калла замирает на месте:

– Что, прости?

– Тебе, похоже, нравится играть в палача, – продолжает Антон, отказываясь внимать ее предостерегающему тону. Теперь, когда она отвернулась, с ней легко говорить вот так. Она превратилась в тень женщины, составленной из струек жажды и запаха дыма, из того, что невозможно ухватить, потому он и знает заранее, что ему суждено потерять ее. – Избавляться от людей, которых ты сочла достойными жертвами, и так далее и тому подобное.

То же самое он мог бы сказать о себе. Или о Лэйде Милю, которая раньше водила с ним дружбу и утверждала, что не против смерти при исполнении, пока это не случилось с ее матерью. Какая страшная участь – погибнуть не славной смертью в бою, а от клинка, стремительно вонзенного нечестивой принцессой. Пожалуй, ему следовало быть благодарным хотя бы за то, что Калла предложила ему схватку.

Не добавив больше ни слова, Калла покидает комнату с автоматами, рукава развеваются за ее спиной, как две струйки крови. Оставшись один, Антон лишь качает головой и слушает гудение и звон вокруг него. «Победитель! Победитель! Победитель!» – надрывается назойливый автомат, и Антон наконец с тяжким вздохом встает. Может, это напоминание предназначено как раз для него. Сань-Эр отказал ему в звании своего победителя, и тем не менее он выиграл королевские игры.

«Победитель! Победитель! Победитель!»

– Я-то уж точно так не считаю, – произносит он, проводя рукой по волосам. Дело в том, что его поединок с Каллой на Цзюэдоу так и не завершился. И если они с тех пор продолжают обмениваться ударами, победитель Сань-Эра еще не известен.

Лестницу Калла давно уже покинула. Антон выжидает минуту, одержимый параноидальным страхом, что она еще здесь, прячется, решив застать его врасплох и заставить замолчать.

Никого нет.

Антон медленно плетется к себе в комнату.

Глава 18

На следующее утро, когда южные провинции накрывает затяжной дождь, Сань-Эру достается лишь легкая изморось, которая, собираясь в струйки, стекает по крошащимся фасадам зданий так медленно, что почти успевает испариться, прежде чем достигает земли.

Илас не любит дождь. Пока она не накопила денег на коррекцию зрения, мир перед ее глазами всегда был размытым. Наверное, она могла бы чаще носить очки, но в городах слишком сыро, и, если бы в холодные, обильные инфекциями месяцы она носила маску, ее очки запотевали бы постоянно. Проще уж было разгуливать прищурившись, отчего на ее лбу обозначались морщинки. Другие фрейлины из дворца осуждали ее за невежливость. Она никогда не улыбалась знакомым, встречаясь с ними в коридорах. Однажды Чами предложила ей в качестве выхода улыбаться всем проходящим мимо, но Илас заявила, что лучше пусть ее считают несносной.

Теперь мир вокруг нее предельно отчетлив. Но дождь воскрешает в памяти давние ощущения, и от этого на сердце становится тяжело. Вода на оконных стеклах размывает фонари, превращает их в бесформенные пятна. От влажной дымки неоновые вывески словно обрастают инеем, на города ложится мокрая пелена.

– Доброе утро. – Чами спускается из квартиры над закусочной, подходит к Илас и чмокает ее в голое плечо. До открытия осталось несколько минут. – Рано ты сегодня поднялась.

– Не спалось, – отвечает Илас. Обхватив чашку с чаем, она подносит ее ближе к груди. Жаль, чай уже успел остыть. – Я надеялась, что не разбудила тебя.

Чами качает головой, прядь волос падает ей на розовые глаза. Илас невольно тянется подергать ее, вызывая у Чами улыбку. Она всегда напоминает Илас божества из сказок – малых богов, недостаточно властолюбивых, чтобы претендовать на полагающиеся им почести, но все равно блуждающих по свету и блистающих миловидностью, непостижимой уму смертных.

– Можешь будить меня сколько угодно. – Чами подается вперед, прикрыв