Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

свою палату. Мишаевы и Рыжая безмятежно спали. Она заботливо разложила изумруды по тумбочкам, оставив одну-единственную записку у Пролетовой: «Носить!»

Старик с коровой ждал её возле стенда.

– Ты обещал мне всё объяснить, – потребовала Марта.

Ахвал жестом показал ей на скамейку. Девочка послушно присела.

– Там, на поляне, ты сказал: «брату твоему нельзя с нами», – тихо продолжила Марта, – а ещё ты сказал: «остановись».

Старик опустился рядом с ней. Носком остроносого ботинка он вытолкнул из-под скамейки сухую палку и нарисовал на гравии дорожки несколько волнистых линий.

– Вода, – ткнул палкой.

Продолжил одну из линий, которая превратилась в дерево с полукруглой кроной:

– Лес.

Рядом схематично – рывок вверх, рывок вниз – он изобразил гору:

– Камень.

Возле горы закрутил в воронку смерч:

– Воздух.

И чуть поодаль, отдельно от общего рисунка, старик нарисовал два перекрещённых бревна, от которых тянулись вверх три извивающихся языка:

– Огонь. – Он поднял на Марту глаза. – И вы. Люди. Глина. Земля. – Он провёл под рисунком ровную черту. – Шесть материй, которые всегда сосуществовали рядом и редко перекрещивались. – В его тёмных глазах появились крошечные огоньки, и Марта вновь уловила укор. Так смотрела на неё Зейнеп после перехода на ту сторону – как на виновную.

Однако старик не высказал никакого упрёка. Он спокойно продолжал:

– Ты видела уже скогср. Духов леса.

– Ну, получается, что и сьор с бергсрами я тоже видела. Духов воды и камня, – сказала Марта. Она уже порядком подустала от этих сказок: и Майя, и Зейнеп рассказали достаточно. Единственное, что интересовало её, – это Цабран. И ей хотелось торопить старика с его мифами.

– Да и ифритов, – улыбнулся Ахвал.

– Тебя ведь на самом деле зовут Агарес? – спросила она. – Это ты изображён на барельефе главного корпуса?

– Я. – Старик откинулся на спинку скамейки.

– То есть ифриты не все злые, так?

– Выходит, что так.

– А чем же ты питаешься, если не человеческой болью? Майка говорила про вас такое… а ещё она говорила, что лес с огнём никогда не объединится, а вы вон с Зейнеп не разлей вода…

– Не всё знает твоя подруга. Далеко не всё. Юна она слишком.

– Так расскажи мне! – Марта повысила голос. – Только не сказки эти про духов – знаю, знаю, верю! Расскажи мне, откуда у меня брат? И что это за мир, в котором он живёт?

– Тут по порядку надо. – Старик стёр свои рисунки, подняв облачко пыли. – У всего есть начало своё. И у мира нашего есть начало. Оно – там. Всё, что происходит здесь, есть лишь отображение. Всё, что кажется здесь, там – не кажется. Здание отбрасывает облик свой на землю. Человек в воде отражается. Наш мир – тень того, изначального.

– И это я там почувствовала, хорошо так поняла. То есть мы всего лишь чьи-то копии? – спросила Марта. – И где-то там живёт такая же, как я, девочка, и это она решает, что делать, куда бежать, что есть и когда спать, а я лишь повторяю за ней, как кукла-марионетка?

– Нет, – Ахвал покачал головой, – не так всё просто и буквально. Разные люди и духи обитают что тут, что там. Многого я и сам не ведаю. Небольшие жизни все походят друг на друга. Люди схожи с каплями дождя, что бегут по стеклу: одна от другой неотличима. Там, думаю я, живут подобные подругам твоим сёстры Мишаевы и другие люди, подобные знакомым и друзьям твоим. Но тебя это не касается. Ты одна.

Марта вжалась в скамейку, в животе заурчало.

– События большие там всегда имеют отклик тут, – говорил старик, – если начнётся там война – то случится она и в этом мире. Если возникнет по ту сторону неизлечимая болезнь, то придёт она так или иначе сюда. Но и хорошее совпадает тоже.

– Почему я такая одна? – перебила девочка.

– Марта, – Ахвал поморщился, – ты не совсем человек. Лишь скогсры могут сочетаться с людьми браком, ибо рождаются у них только девочки. Остальные материи держат себя в чистоте. Огонь сожжёт дерево. Воду нельзя мешать с камнем. Воздух… не соединишь с глиной. Но твоим родителям это удалось. Ничего не знаю я, предполагать только могу. Но один из них – человек, другой – марид. Джинн воздуха. Браки такие не просто запрещены – они невозможны. Не знаю, что сделали они, чтобы быть вместе. Но цена невозможного всегда огромна.

– Точно! – спохватилась Марта. – Мне же Цабран это говорил!

Это всегда было в ней. Воздух – холодный, горячий, свежий – был ей другом. Ленивая духота в летний день сменялась спасительным ветерком от мысли: «Вот бы сейчас подуло». Осенние порывы, вонзающие иглы ливня в лицо, утешались, успокаивались, стоило ей выйти на улицу. А метель зимой заходилась в протяжном своём нытье, только когда Марта сидела на подоконнике, в тепле и уюте настольной лампы, с книжкой и чашкой чая. В детстве она играла в игру: представляла, что управляет потоками снежинок, которые кружились за окном. Она могла долго всматриваться в них, и через какое-то время казалось, что они вьются в косице ею придуманного танца.

– Я полумарид, как и брат, – сказала она спокойно, – логично.

– Это ещё не всё, что ты должна знать. – Старик вновь посмотрел на неё. – Миры, тот и этот, существуют параллельно. И ходу туда или обратно нет. Если ты рождён тут – ты всю жизнь проживёшь тут. Если там – то только там.

– Но как же…

– Только близнецы от смешанного союза могут открыть проход, Марта. Каждый раз, когда открывается разлом, связь между мирами нарушается. Близнец, живущий здесь, причиняет зло – большое или малое – миру по ту сторону; близнец, живущий там, – разрушительную силу по эту сторону имеет.

2

Он услышал, как что-то зашуршало в траве возле сарая с садовыми инструментами, а вскоре и увидел, как к покосившейся двери чулана бегут ящерицы.

Балам довольно смотрел, как они, напрыгивая друг на друга, образовывают живой холм. Холм поднимался выше и выше, пока наконец не собрался в женщину в тёмных очках и зелёной шляпе.

– Балам.

– Почему так долго? Ты принесла книгу? – Он не откликнулся на приветствие.

Ламия попыталась сунуть руку в карман юбки, но пошатнулась. Со второй попытки ей это удалось. Она протянула ему брошюру, скатанную в трубочку и перевязанную двумя тесёмками.

– Это точно она? – он смотрел с сомнением.

– Разверни, – сказала Ламия, – это она. Другой у нас нет. Моя сестра, Селенит, ходила за ней в чертоги Чатыр-Дага. Я сама не знала, где она.

– Допустим. – Он убрал свиток в карман джинсов, не разворачивая. – Я