Гидеон Эйлат - Бич Нергала

— На Бусару? — Бен-Саиф не поверил собственным ушам. — Ты в своем уме?

Соправитель Апа рывком принял сидячее положение и сказал, буравя горногвардейца недобрым взглядом:

— В армии полным-полно шпионов моего недоношенного братца. Авал уже наверняка пронюхал, что я потерял обоз с огромными деньжищами. Готов признать, тут виновата моя собственная глупость. Но кто, если не твой прихвостень, обделал мне рожу попугайским дерьмом? Как теперь прикажешь отмываться? Сколько недель мы уже торчим в этой поганой степи? Парни шалеют от скуки, и разве я вправе их осуждать? А в Бусаре уйма всякого добра, бабья и пойла, и какого сучьего демона мы должны колоть для сучьих агадейцев сучьи орехи? Возьмем город, погуляем маленько, а там и по домам с приличной добычей. На кой ляд нам падение Нехрема? Если твой король Абакомо наложит на эти края загребущую лапу, нам просто-напросто некого будет грабить. Не с вами же, колдунами, воевать.

К лицу Бен-Саифа прилила кровь, рот превратился в тонкую прямую черточку. Усилием воли сотник заставил себя разжать челюсти.

— Когда Токтыгай примет наши условия, — медленно проговорил он, — ты получишь огромную дань. О твоей добыче будут петь в сагах.

Кай-Хан невесело рассмеялся.

— Дорогой ты мой! Когда я возьму Бусару, Токтыгай просто не посмеет отвергнуть твои условия. А ты не посмеешь отвергнуть мои. Ибо они очень скромны и доходчивы. Токтыгай дает мне двести телег с деньгами и золотой утварью, а ты столько же повозок с вашим чудо-оружием. «Нектар Мушхуша», «стрелы Нергала», «слезы Инанны», ну, и еще кое-что.

— Зачем тебе наше оружие, — раздраженно спросил сотник, — если твои люди не умеют с ним обращаться? Только перекалечат друг друга.

— Заметь: я перечислил только то, что попроще. К чему уже попривыкли мои оболтусы. И потом, что значит жизнь нескольких тупиц, когда речь идет о свободе целого государства? — Соправитель Апа ухмыльнулся. — Да, Бен-Саиф, это самое главное мое условие. Мы подписываем договор о мире. Не с Токтыгаем, а с Абакомо, хотя у нас с Агадеей нет общей границы. И если вдруг у твоего хитрозадого короля появится идея прибрать к рукам и наши земли, мы будем отстаивать свою независимость с оружием в руках. С вашим оружием.

— Неглупо. — Бен-Саиф хмуро кивнул. — При такой боевой мощи у тебя сразу вырастет престиж, и Авал-Хан поостережется строить козни. В принципе, я ничего не имею против. — «Когда придет черед Апа, — пообещал он мысленно, — тебя, гнус, ничто не спасет». — Но с чего ты взял, что Абакомо примет такие условия?

Не вставая с ложа, Кай-Хан наклонился, взял в руки небольшую клетку с яркоперыми ткачиками, состроил умильную гримасу. Потревоженные пичуги сорвались с тонкого насеста, захлопали крылышками, завертели головками.

— Потому что иначе, — зловеще вымолвил апийский военачальник, — я посажу на колья всех бусарцев. От самого дряхлого старикашки до последнего вшивого младенца. И распущу слухи, что меня подговорил агадейский король. Как ты думаешь, мне поверят? — Не дожидаясь ответа, он твердо произнес: — Мы идем на Бусару. Хочешь, поезжай с нами, хочешь, проваливай на все четыре стороны вместе со своим придурковатым фокусником. Твои повозки останутся у нас. Но если ты согласен нам помочь, даю слово воина, что в Бусаре не прольется лишней крови.

Несколько мгновений Бен-Саиф простоял, сжимая и разжимая кулаки и глядя в земляной пол. Наконец поднял голову.

— Этого мало.

— Да ну? — Кай-Хан опустил клетку и улыбнулся, блеснув желтыми зубами.

— В Бусаре ты оставишь гарнизон, а сам двинешься к Когиру. Дойдешь до границы и будешь там стоять, сколько нам понадобится.

— Сколько? — Апиец потянулся к кальяну.

— Неделю, может, две. Пока мы не договоримся с Токтыгаем. Нам нужен кулак над головой когирской знати.

— Хм. — Кай-Хан призадумался. — А как же Самрак? Кто будет угрожать столице?

— Полсотни удальцов, изображающие твой авангард. Пускай щиплют патрули, но не ввязываются в серьезную драку. Главное, чтобы они почаще попадались на глаза нехремским войскам. Задача рискованная, но посильная.

— Да, Нулан бы с нею легко справился, а я, дурак, не захотел увидеть своей выгоды. — Каи-Хан рассмеялся и подмигнул Бен-Саифу. — Теперь ты знаешь, сотник, что такое человеческая непредсказуемость.

Бен-Саиф похолодел. Неужели этот мерзавец читает мысли? Нет, скорее всего, к агадейскому шатру приросло чье-то ухо, когда Бен-Саиф делился с Луном своими печалями.

— И вот еще что, — сказал он. — Лун с нами не пойдет. У него срочные дела в Даисе.

Апиец небрежно махнул рукой.

— Пусть катится. Вот уж о ком жалеть не стану! Пока в моей армии мелькает бабья задница этого скомороха, у него растут шансы утонуть в яме с дерьмом. — Он помолчал, хмуро разглядывая ткачиков, наконец, процедил сквозь зубы, не поднимая головы: — Я все сказал. Ступай.

Город пылал. На узких горбатых улочках сплошным ковром лежали мертвецы, их кровь смешивалась и запекалась на серой брусчатке. Сквозь дым и вопли умирающих проносились свирепые степные всадники, охваченные жаждой разрушения и убийства. Бусара пала почти без боя. Губернатор и вся его родня заживо сгорели во дворце, городская стража и войска гарнизона частью погибли на стенах, частью разбежались, и лишь несколько десятков смельчаков, не бросивших оружие, укрылись в высоком каменном храме Митры. С его плоской крыши, окруженной зубчатым парапетом, город был виден как на ладони.

— Скоро и за нас возьмутся. — Сафар, капитан городской стражи, командовавший этими людьми, обреченно смотрел через площадь на гибнущий в огне губернаторский особняк. — Лук! — закричал он. — Скорее!

Самый обыкновенный мальчишка с улицы, вчерашний торговец вином, поспешил к нему с длинным луком и колчаном. Тренькнула тетива, а мгновением позже снизу донесся возглас. Крепко сбитый апиец, тащивший на аркане по площади свою жертву, схватился за пробитую шею и вывалился из седла. Сафар выругался, его взгляд снова заскользил по горящим кварталам.

Аррахуссе не верилось, что он еще жив. Его старая гостиница превратилась в груду щебня и гнилых досок, которые погребли под собой почти всех постояльцев и слуг. Сам он через подвал (тот самый, по которому сбежал от стражников Конан) выбрался в соседний двор, а оттуда — в переулок, где степняки кололи и рубили всех без разбору. Мечась, как бродячий кот от живодеров, добрался он до главной площади и там попался на глаза ликующему апийскому всаднику. Его хохот еще стоял в ушах Аррахуссы, когда он стаскивал с окровавленной шеи грязную веревку.