Город с львиным сердцем - Екатерина Звонцова

это так назвать – в одной квартире, в самой высокой из жилых башен. Но Зан пропадал всё чаще – о том, что он бывает дома, говорили лишь прирастающие горы диковин в его комнате. Порой Кара видела его на улицах: среди подростков, над которыми он всё сильнее возвышался, возле уличных музыкантов, развлекающих публику нехитрыми ритмами, на крыше Погодной башни – ловящим в банку молнии. Не всегда окликала – отчего-то не решалась. Но в нерешительности своей признавалась только одному человеку, с которым после смен на радио пила иногда кофе или шоколад. Часто слышала: «Тебе нужно простить себя, звезда». Отвечала: «Тебе тоже, чародей». Сглатывала тяжёлый ком, но с каждым подобным разговором ком уменьшался. И пусть это было совсем не то, о чём она мечтала на небе… эти разговоры ей нравились.

Она сбежала по винтовой лестнице, машинально щупая ключицы в поисках тёмного пятна. Нет, оно так и не вернулось, оно не вернётся – но мысли о нём не пропадали. «Я чуть не почернела. Чуть не почернела!» Иногда Каре снились кошмары: как вязкий мрак всё же захватывает её всю и меняет до неузнаваемости. Нет, нет. Этого не случится. Она слишком хорошо запомнила тот день – когда плакала над иссушенным телом возле чудовищной песчаной ямы. Когда впервые поняла, что почти готова отпустить свою любовь. Когда впервые задумалась, почему так просто любить издалека и так трудно – вблизи. И, может, именно эти минуты горя и отчаяния добавили ей… человечности?

Кара вылетела на крыльцо – и дождь накрыл её, окатил с ног до головы. Она даже взвизгнула, подскочила, пытаясь хотя бы спасти от луж туфли, но поздно. Хлюп-хлюп. Ох уж это Грозовое графство! Ну не могли хоть немного подождать, не могли?..

– Кара! – раздалось чуть в стороне. – Кара, привет! Подожди! Ух, успел!

Он бежал с большим зонтом, широкими шагами, взметая фонтаны брызг. Он? Да вроде: коленки вон разбиты, штанина порвана, привычная улыбка, вот только…

– Лазар… – удивлённая, начала Кара, но он тут же тихо поправил:

– Зан. Давай опять так? Знаешь… я тут понял, что мне нравится.

Он остановился на подступе к башне, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она так и замерла в шаге от ступенек, заставила себя не глядеть во все глаза. Нет, она заметила ещё в конце путешествия, примерно когда начались его уроки с Харэзом: Зан менялся. Вытягивался и высыхал. Что из этого было знаком крадущейся гибели, а что – знаком исцеления, она не ведала; совсем запуталась, когда города поднялись из песка. Не сразу вспомнила: а он ведь говорил про облик. Ну, что у города цветущего и хранитель обычно в расцвете; детьми такие, как он, становятся, только когда города истощаются телесно, например от бурь и голода, а стариками – если истощаются духовно, например пускают во власть жестоких и кровожадных людей. Лазарус воскрес. Бурмистр его был добр и справедлив, ну разве что рассеян и слегка прожорлив. Так чему удивляться, что хранитель…

– Правда? – глупо произнесла она, всё думая об этом. Имя, которое она дала ему взамен забытого, по-прежнему что-то для него значило? Даже теперь, когда от него во все стороны разливалась сила, пронизывала каждый камень вокруг?

– Правда. Когда зовёшь ты – да. – Зан улыбнулся. Ещё несколько секунд смотрел ей в глаза, потом опустил взгляд. – Ноги уже промочила, да? Давай, спускайся, нечего терять!

Он сам шёл босиком. И Кара решила последовать его примеру. Скинула туфли, бросила в сумку и соскочила со ступенек.

– Ну, вот она я, малы… – она запнулась. «Малыш» обогнал её в росте. – Неважно.

Когда она приблизилась, он, смеясь, протянул ей горячий стакан кофе и булочку с корицей. От вкусных запахов стало уютно, в груди – тепло, и неловкость почти испарилась. Да какая разница… это всё тот же Зан. Лохматый и настоящий, тот, с кем она никогда ничего не изображала. Кара присмотрелась. Волосы его успели промокнуть, по скулам текла вода. Лицо было прежним – веснушчатым, открытым, немного растерянным. Он не сводил с неё ярких ясных глаз. И прямо сейчас она понимала, что чудовищно по нему соскучилась.

– Ты изменился! – Она слегка толкнула его в бок. – Но всё такой же неуклюжий! Что с коленками, с ладонью?

Он толкнул её в ответ, а затем прикрыл ладонью глаза.

– Ничего! А вот ты сегодня опять сияешь очень, очень ярко!

– Это плохо? – Кофе она прижала к ключицам, точно закрываясь.

Стало… тревожно. Будто её свет опять мог что-то сломать. Сколько раз она думала об этом? Сколько раз, стоило оказаться рядом, повторяла одно и то же: «Я не хотела, Лазарус», – и слышала одно и то же: «Я тебя не виню»? Они обнимали друг друга. А потом приходили те самые сны с чернотой, и всё начиналось по новой.

Зан отвёл ладонь от лица и согнул руку в локте: хватайся. Кара помедлила. Вернула ему булочку, пробормотав: «Потом съем», – и всё же схватилась. Рука была худой, но крепкой, и держаться за нее оказалось очень приятно. Зан чуть склонился:

– Знаешь… ты с первого дня сияла для меня ярче любой другой звезды. Сияй всегда.

Кажется, она поняла, что это значит. Не знала, чем заслужила это, правда ли заслужила, что с этим делать… но, может, ничего и не было нужно. Ведь сияли они теперь вдвоём.

Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и, кивнув, полюбопытствовала:

– Принёс какую-нибудь новую рухлядь в своё логово? Ну там музыкальную шкатулку, витражное мусорное ведро, столик из толстых книг? Что сегодня?

– Большую мягкую игрушечную крысу, – серьёзно заверил он. – Взамен той, которой ты пыталась накормить меня в пустыне. Могу подарить!

В этом был весь он. Новый. Воскресший. Золотой. Кара рассмеялась. И под непрекращающимся дождём они пошли домой.