Вредный дед - Михаил Северный

— И у вас какой был тогда?

— Панический, — вспомнил я и кивнул невидимому собеседнику. — Тот самый, братец.

4

— Шухер! — закричал я так громко, что потом еще целый вечер молчал: так болело горло. Пацаны оглянулись, дядька застыл в проеме, смотрел куда-то вниз и, кажется, дёргал ногой и говорил с невидимым собеседником.

— Шухер! — завопил Илья, и в его глазах я видел безумный, бесшабашный восторг, упоение, что ли.

— Ой-о-ой! — заойкал Пашка, вскакивая, и неиспользованное резиновое изделие, наполненное водой, уже медленно перекатывалось в сторону друга. Но Илья не из тех, кто быстро сдаётся.

— Эй! — крикнул мужчина. — А ну, брось каку!

И знаешь, что сделал десятилетний пацан, когда взрослый мужчина сделал ему замечание? Схватил снаряд, размахнулся и с диким воплем швырнул вниз.

— Ах ты, гад! — крикнул мужчина, когда Илья бросил быстрый взгляд вниз и плюнул прямо на лысину. — Ах ты, тварь малолетняя!

— Бежим! — Илюха схватил свой рюкзак и побежал влево. Второй выход был справа, но он рванул влево, и Пашка за ним, и я…

— И что было дальше?

— Сейчас бы закурить. Тут не курят в этой игре?

— Нет, это же фэнтези. Может, трубки есть в обиходе, но я не знаю наверняка — нужно в таверне спросить. И что дальше-то было, мама Изя?

— Застройка в городе была плотная. Дома стояли рядом, метр в метр, практически упираясь крышами. Рабочие, чтобы переходить с крыши на крышу, ставили деревянные трапы, и мы иногда переползали по ним — ходить было страшно. Наверное, Илья рассчитывал, что мы таким макаром перескочим на соседний дом и скроемся, а взрослый дядька без опыта не решится. Но трапа не было.

Илья подбежал первый и оглянулся. Мужчина уже был снаружи и не спеша отряхивался. Следом за ним вылезал второй — в уродливой плоской кепке и с длинным, как у птицы, черным носом.

— Ой, что будет… — заныл Пашка и затрясся, будто сквозь него пускали ток.

— Вперёд! — закричал Илюха и сказал то, о чём мы боялись и подумать. — Прыгаем на ту сторону!

Он не бросал слов на ветер — сразу рванул в противоположную сторону для разбега. Не добегая до края крыши совсем чуть-чуть, швырнул рюкзак на ту сторону и прыгнул за ним.

И моё сердце остановилось. Моё сердце замерло.

Наверное, у дяденек было так же, потому что они охнули одновременно, как сиамские близнецы, и ещё ругались некультурно, а наш друг был уже на той стороне и махал руками.

— Давай, ты первый, — предложил Пашка, и тут меня затрясло. Стоило только подумать, как я взлечу вверх и как что-то снизу дёрнет вниз, и полёт…

— Нет, я после тебя.

— Трус, — сказал Пашка и сунул мне рюкзак. — Я потом заберу!

— Мальчик, нет! — крикнули сзади, и одноклассник, охнув, рванул, не задумываясь. Взлетел, как стрела из лука, вверх и упал уже на той стороне.

«Легко», — подумал я. — Не нужно быть атлетом. Тут расстояния — всего ничего. Даже кошка перепрыгнет.'

Мой рюкзак кирпичом висел на спине, рюкзак друга в руках — с двумя я точно прыгать не собирался. Оглянулся — взрослые приближались, шагали осторожно, будто боялись провалиться в чью-то квартиру на пятом.

— Не нужно прыгать, мальчик, — говорил очкарик, протягивая ко мне руки. — Это опасно. Двоим повезло, а ты не рискуй.

— Давай! — кричал Илюха.

— Кидай рюкзак! — кричал Пашка.

Я и швырнул — только не совсем удачно. Он ударился о край, не долетев, открылся и рухнул вниз, роняя тетрадки, которые, как бабочки, расправили крылья и, шурша, как змеи, разлетелись в стороны.

А потом я увидел бездну. Увидел точку внизу, которая оказалась мужчиной в каске. Точка задрала голову и махала руками. Школьные принадлежности, как осадки, впадали вниз, а я представлял, что будет, если оступлюсь, если побегу и передумаю в последний момент, а ноги ещё будут бежать. Как я споткнусь и лицом вниз полечу, стараясь ухватиться за ограждение.

Кстати, а почему там не было ограждения, Огонёк? Я этого не помню.

— Не прыгай, разобьёшься!

— Прыгай!

Страх быть пойманным или страх высоты? Не только это на весах лежало.

— Вы уже говорили, — мяукнул Огонёк где-то слева.

— Да. У меня было время. Было расстояние для разгона, и взрослые боялись подойти — сейчас я понимаю почему: чтобы пацан — то есть я — не испугался и не рванул с перепугу вниз без прыжка.

Но я не смог.

Кажется, мы остановились, и напарник хотел меня успокоить, но не мог подобрать слов и боялся дотронуться. Да, дедушка нервный, а в тот день я испугался, развернулся и ждал, пока не подойдут и не накрутят уши, а потом отведут в милицию, потом вызовут маму, позвонят в школу и прочий позор.

Мальчики ещё долго звали меня, успокаивали, что это просто и совсем не страшно, нужно только решиться, но я не смог. Несмотря на стыд, на предстоящий позор, всё равно не смог.

И не мрачные взрослые мне потом снились по ночам, а глаза друзей, которые в тот день кое-что поняли. Мама Изя — трус.

— Да ладно вам. Вы разумный человек, реалист. Ещё с детства. Детская травма, а зачем вы это рассказали? Вывод какой?

— Да никакого, малыш, вспомнилось просто. А это что ещё такое?

Я остановился и уставился на художество, не веря своим глазам. Напарник был рядом и моргал, как в детском саду. Лес замолк и застыл, будто давал насладиться картиной ядерного гриба перед тем, как волна долетит.

Так и живём.

— Что это, сынок? И как всё это понимать?

5

Я не люблю живопись и никогда не любил, но иногда попадалась на глаза чушь какого-то средневекового чудилы. И,