Хроники Великих Магов. Абрамелин - Алексей Евгеньевич Аберемко

Настоящая весна пришла в окрестности Трента уже к середине марта. Установилась солнечная погода, по улицам побежали весёлые ручьи, запели птицы, в лесу появились подснежники и цикламены. Трент уже не представлял собой опрятный городок из зимней сказки: из-под тающего снега постепенно обнажались кучи мусора и нечистот, бережно скрытые на зиму.

В такой погожий денёк уже знакомая нам девушка-монашка снова появилась в еврейской общине. То, что она монашка, мог определить только тот, кто видел её в предыдущий раз в цистерцианском одеянии. Приехала девушка верхом на красивой вороной андалузской кобыле, в специальном женском седле. Длинное светло-коричневое тонкой шерсти платье с красной вышивкой прикрывает стремена. Сверху надет модный, в силу своей практичности, полушубок из меха речной выдры. Тёмно-русые волосы убраны в затейливую причёску с хвостом, выбивающимся из-под чёрного бархатного берета, не и мешая взгляду любоваться длинной изящной шей. Нетрудно было догадаться, что девушка не из простолюдинок. Небольшой нос с тонкой спинкой и широкими крыльями выдавал неуёмный темперамент. Тёмно-карие глаза, густые брови, чувственные, немного пухлые губы дополняли портрет. Прохожие оглядывались на всадницу. Мужчины – с интересом, женщины – с неодобрением.

Девушка подъехала к кузнице и легко спрыгнула с лошади. Собирая грязь подолом платья, вошла внутрь. Калев с отцом ковали какую-то непонятную железную штуку. По мнению девушки, они просто колотили своими инструментами по раскаленному пруту, высекая искры, чтобы было красиво. Причём Хаиман бил маленьким молотком, а Калеву вручил огромный молот. Кузнецы были одеты в холщёвые штаны и кожаные фартуки на голый торс. Бывшая монашка залюбовалась сильными движениями потных мышц молотобойца.

Наконец, старший кузнец поднял заготовку клещами, оценивающе рассмотрел, удовлетворённо кивнул и сунул в бадью с водой. Калеву же показал движением подбородка в сторону девушки: «Иди, поговори». Калев молча прошёл мимо разодетой дворянки и вышел на улицу.

Мысли молотобойца путались. С одной стороны, мальчика с детства приучили, что любой гой – враг, и если прямо сейчас не делает тебе плохо, то уж в мыслях задумал точно. С другой же стороны, Калеву почему-то было очень приятно появление прекрасной всадницы. Её красота поразила юношу в нескромно облегающей тело мокрой монашеской рясе. Враг еврейского народа скорее представал в воображении злобным горожанином с топором или крестьянами с вилами, движущимися тёмной стеной в толпе себе подобных на погром мирной еврейской общины. Или чиновником, заставляющим даже еврейских детей пришивать жёлтые круги на одежду, чтобы добрые христиане знали, кого презирать и обвинять во всех своих бедах и невзгодах. Внешний вид прелестной незнакомки никак не хотел совпадать с этими образами.

Всегда уверенного в себе Калева сковала незнакомая доселе робость перед красивой знатной особой. Он, молча, смотрел на девушку. Собеседница тоже молчала: её заворожила картина поднимающегося в холодный мартовский воздух пара с горячих мускулистых плеч Калева. Как от разгорячённого быстрой скачкой жеребца. Губы девушки пересохли, она восстановила влагу розовым язычком. От созерцания этого несложного движения, молотобоец впал в ещё больший ступор.

Так бы продолжалось долго, но голое мужское тело стало мёрзнуть. Уже во второй раз за несколько дней, встреча с этойдевушкой грозила перерасти в простудное заболевание. Калев напрягся и выдавил из себя:

– Ну?!

Получилось хрипло, даже, грубо. Испуганная этой грубость, девушка очнулась от своих мыслей и, нервно ломая перед собой изящные руки в дорогих красных кожаных перчатках, затараторила:

– Я из монастыря… Поблагодарить…. То есть, я не монахиня… Там моя мать… А я даже имя не спросила, помню только, что из кузнецы шёл…

Есть такой известный приём: если вы робеете перед кем-то, представьте его голым. Видя несовершенство человека, ещё недавно казавшегося вам непогрешимым, вы поднимаетесь в своих глазах. Слабый человек в этом случае чувствует себя увереннее, потому что может мысленно унизить оппонента. Сильный же духом чувствует, что может в чём-то помочь. Если бы Калев представил собеседницу голой, он бы долго не мог быть сильным человеком. Видя, что собеседнице тяжело, он всё-таки пришёл на помощь:

– Меня Калев зовут. Я сын кузнеца здешнего. А ты кто?

Руки девушки прекратили свои хаотичные движения, плечи расслаблено опустились, в глазах появилась благодарность:

– Я Амелия, дочь аббатисы женского монастыря цистерцианок. Живу я у деда в Кёльне. Там он профессор медицины. Это у него я такой клёвый берет стащила, – похвасталась Амелия, дотронувшись до головного убора, – а у мамы я иногда гощу, а чтобы не тревожить мысли монахинь светским платьем, одеваюсь как послушница. Я тут принесла… на память, – запал уверенности у Амелии прошёл, она снова застеснялась, вынула из-под запахнутого борта полушубка какую-то ярко-красную вещицу и протянула её Калеву, – вот. Я тебе в благодарность за спасение вышила. И на память.

Вещица оказалась атласным кошельком с вышитым на нём золотым сердцем157. Стягивался кошель шнуром с вплетёнными золотыми нитями. Подарок был прекрасен. Калев протянул руку, но тут же одёрнул, увидев, насколько грязная ладонь контрастирует с чистым атласом. Юноша набрал глины с берега пруда, тщательно намазал руки, смыл водой, потом протёр ещё не растаявшим под стеной кузницы снегом и вытер о заднюю часть штанов. Только после всех этих гигиенических процедур позволил себе дотронуться до драгоценного дара.

Тут Калев вспомнил, что оставил отца работать одного и с огорчённым видом произнёс:

– Сейчас мне некогда, я отцу помогаю.

У Амелии лицо тоже сделалось печальным, но через мгновение озарилась идеей:

– Давай в воскресенье встретимся. Ты умеешь на коне ездить.

– Конечно умею, – немного обиженно сказал Калев, – что я, мальчик?!

–Ой, я дурочка какая! – исправила свою оплошность Девушка. – Давай по горам покатаемся.

– Договорились.

Они ещё немного постояли, не зная, что сказать. Потом Калев просто повернулся и пошёл в кузницу. Хаиман, в отсутствие помощника, ковал гвозди для подков. Увидев входящего сына, сказал:

– Ничего срочного, пойди, погуляй.

Калев без долгих уговоров зачерпнул ковшом воды из бадьи, нагревающейся рядом с горном. С удовольствием помыл замёрзшее тело тёплой водой, мигом оделся и выскочил из кузницы, в надежде ещё застать Амелию. Надежда оказалась напрасной: всадницы и след простыл.

Обычно в еврейской общине все ждут субботу, а вернее, вечер пятницы. В это время накрываются столы, зажигаются свечи. Нельзя заниматься работой, связанной с творчеством и укрощением природы человеком, то есть, практически никакой. Можно отдохнуть до самого воскресения, трудится только Творец. Калев же ждал воскресения. Он уже отпросился и у отца, и у раввина, и у дедушки Лейба, выпросил у дедушки Иосифа самую лучшую лошадь голштинской породы. Не такую, конечно, дорогую как у Амелии, но статную, красивой тёмно-гнедой