Солнцеворот желаний - Даша Игоревна Пар

сказала? Ты подумала о последствиях? – мужчина негромко хохотнул, а затем остановился, будто наткнувшись на непреодолимую преграду, и от этого досадливо выдохнул, запуская руки в волосы и с силой сжимая их. – Все это сводит меня с ума… Я не могу не думать о бо́льшем…

– Ник, ты обещал, – едва слышно сказала я, чувствуя, как ком встает в горле. Я беспомощно обернулась, прикидывая, как легко можно выпрыгнуть в окно: там широкие ставни, а за ними балкон – откуда можно удрать в небо.

– Ты этого не сделаешь. Сделка, моя милая. Помни, что будет, если ослушаешься меня, – заметив мое суетливое поведение, отреагировал Никлос. – Сэл, посмотри на меня. Это же я, твой друг. Твой король. Твой опекун. Будущий муж. Я – все для тебя. А ты должна быть всем для меня. Так и есть. Так и будет.

Он стягивает с дивана ткань и опускается на него, развалившись и широко расставив ноги.

– В конце концов, я же не собираюсь тебя ни к чему принуждать.

– Тогда что именно ты делаешь?

Никлос на мгновение задумался, будто и правда не догадывался, что собирается сделать со мной. В полной темноте я почти ничего не видела и только слышала, как проливной дождь бьет по металлу водостока и перилам. Я разом возненавидела этот звук. Он до омерзения сильно резонировал с прерывистым биением сердца, и от этого темнело в глазах.

– Поступим так, маленькая звездочка. Я хочу, чтобы ты доставила мне удовольствие. Но сделать это ты должна так, чтобы понравилось самой.

Глава 13

Приступ нежности

Селеста

Это сложно. И душно. И я хотела бы отмотать время назад и малодушно пройти мимо. Избежать этой комнаты. Этой духоты. Этого незнакомого мне человека на диване, который ждет моего решения. Он и правда ждет и верит, что есть нечто, нас объединяющее. Нечто, отчего мне будет плохо, ведь я про́клятая, заколдованная девица, которую нужно спасти, показав, что на самом деле между нами любовь.

Как можно так искренне верить в эту чушь?!

Никлос теряет терпение. Я чувствую это по тому, как он подобрался. Как вновь тускло засветились его глаза. Еще минута – и он возьмет решение на себя, и тогда мне несдобровать. Поэтому я опускаюсь рядом на край дивана и кладу ладонь к нему на колено. Мужчина застыл, будто кролик, когда его касается тень орла. Но ведь это всего лишь моя рука, а значит, можно ее накрыть своею и аккуратно, крайне медленно поднять выше. Ведь этого мы хотим, не так ли?

Здесь темно. Одни лишь очертания предметов. Воздух сухой, пыльный, от него краснеют глаза. А может, я просто не хочу видеть даже линии, выпуклые фигуры, колебания воздуха. Не хочу слышать шум трущейся ткани, прерывистое дыхание, ощущать жар тела, то, что прорывается наружу. Мое запястье крепко сжато, трещат и ноют кости, мне не остановиться. Я подаюсь вперед, вставая коленями на жесткую кожаную обивку. Она противно скрипит и прилипает ко мне, когда я запрокидываю ногу и сажусь поверх него. Теперь лицо Ника в нескольких сантиметрах от моего. Глаза вновь горят огнем, но в этом пламени нет гнева – там сокрыта более темная эмоция. Злая.

Он думает, мы хотим этого?

Чтобы я терлась о его брюки, как безмозглая кошка, как дешевка, согласная на любую сделку, лишь бы избежать кое-чего похуже? Я должна быть с ним нежной? Вот так медленно, не обращая внимания на мелкую дрожь пальцев, расстегивать невидимые в темноте пуговицы, чувствуя, как быстро бьется сердце короля? Или это мое сдает позиции, заглушая внешний шум? Я должна укусить его в шею, пока руки спускаются вниз? Я все делаю правильно?

Помогаю расстегнуть ремень, вытаскивая его из тугих петель. Мое платье слишком объемное, состоит из тысячи красных и золотых оборок, мелких цепочек на плечах и спине. Грудь и талия сжаты плотным корсетом, но юбка легка и воздушна, несмотря на сотни слоев шелковой ткани. Она разлетается в разные стороны, холодя оголенные ноги, и кажется, будто я улетаю следом за ней, наклоняясь к его губам.

Всего минуту длился этот поцелуй. Его руки опустились ко мне на спину, прижимая к себе, давая мне возможность показать, что да, именно этого мы и хотим. А потом мужчина оторвался от меня, чуть отстраняя, и сквозь красноту проступили его настоящие эмоции.

– Тебе это не нравится, Селеста, – тихо сказал он. – Зачем ты делаешь то, что тебе не нравится?

– Потому что ты поставил невыполнимую задачу, Ник.

– Разве? Неужели за эти недели, что мы были вместе, ты не нашла ни одной минуты, когда нам двоим было хорошо? – в его голосе прозвучала горечь, а слова показались настоящей загадкой.

Я задумалась. Это как быть рядом с кипящей лавой, но без огня. Руки короля безвольно упали на обивку, а сам он, не без труда, откинулся назад, полностью отстраняясь от меня. И тогда я вспомнила. И медленно слезла с него, сворачиваясь калачиком рядом и кладя голову к нему на грудь, пока Ник вновь обнимал меня.

За окном торжествовал буремесяц. Он гремел грозовыми цепями, кричал штормовыми ветрами, барабаня по стеклу миллионами капель дождя. Его праздничный оркестр убаюкал меня, и я уснула, сквозь сон ощущая, как чья-то рука аккуратно гладит мои волосы. И на мгновение, на крошечный миг, мне почудилось, что я вернулась в лето. Что я вернулась домой.

* * *

Кукулейко важно восседал на извилистом, с толстыми ветвями и кривым стволом, дереве, покуривая трубку, выпуская в прозрачный потолок спиральные кольца дыма. Он накинул на плечи толстую шерстяную накидку с капюшоном, поджал ноги, превращаясь в темную птицу-сову, нахохлившуюся, смотрящую с прищуром. Вот уже который день его откровенно знобило, и красный нос подтверждал, что шаман простудился. Мне не приходилось видеть простуженными колдунов, да я и не знала, что они могут болеть, так что его вид несколько удивил, но возможности спросить напрямую не представилось – он обрубил все мои попытки.

– Сосредоточься, драгоценная Селеста, на полотне ариуса. Ты делаешь его слишком толстым для таких тонких материй, как кровеносная система или плевральная полость, или область трахеи, или глазное дно, которое так заинтересовало тебя с недавних пор, – назидательно говорил он, отмахиваясь от моих вопросов.

Кукулейко медленно спустился вниз, при этом чуть не упав, и подошел к туше небольшой акулы с разинутой пастью, из которой до сих пор сочилось нечто тягучее и желтое. Она