Сергей Волков - Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха

Спрашиваю:

— А почему вы думаете, что КГБ вас преследует?

Профессор молчит. Прохожу в комнату, кидаю на пол вещмешок, сажусь на стул и начинаю расстегивать шинель. Нефедов пьян. Об уставных церемониях можно забыть.

— Вино будешь? — спрашивает он, и, не дожидаясь ответа, достает из-под кровати захватанный стакан и порожнюю бутылку. На этикетке написано «Узбекистон виноси. Чашма. Портвейн белый».

Портвейн оказывается достаточно неплохим. Я залпом выпиваю стакан, закуриваю. Нефедов разглядывает меня, потом печально говорит:

— То есть ты все-таки не комитетчик?

— Риторический вопрос, товарищ профессор, — я выпускаю в потолок струю дыма.

— Допустим. Но как ты тут оказался?

— А вы?

— Меня, представь, мобилизовали или как там у них это называется. Я же восточник, востоковед. Знаю, стало быть, языки. Пушту, дари, хинди, английский… В общем, лечу в Кабул переводчиком.

— А я — пулеметчиком. Или автоматчиком.

Мы смеемся.

— Зачем вы побрились?

— Удобно, практично. Вши не заведутся. Николай Степанович Гумилев, когда отправлялся в свои абиссинские вояжи, всегда брился наголо.

— Вы говорили…

— Слушай, хватит выкать! — перебивает он. — Мы теперь с тобой в одном солдатском дерьме… ярме… Тьфу ты, совсем я того… Короче, давай на ты!

— Ну, ты-то, положим, не солдат, — я киваю на висящий на спинке стула офицерский китель с капитанскими погонами.

— А, пустое. Фикция, формализм. Запомни, как тебя звать-то?

— Степан, — памятуя первую встречу, говорю я.

— Ага… Артем, — подмигивает мне Нефедов, — Так вот, запомни, Артем: нашу страну погубит формализм. Он везде, решительно — и в бытовой жизни, и в политике, и на производстве, и в науке. Мне по хрену, кагэбэшник ты или просто дурак. Я пьяный сейчас и буду говорить то, что думаю. А думаю я так: все прогнило. Нет, со стороны, конечно, Союз выглядит нерушимо, как кремлевские башни. Он в зените своего могущества. В рабочем полдне. Но вечер, я тебя уверяю, наступит очень скоро. Первый звоночек — вот он. Афганистан. Вторжение в эту страну — гигантская, фатальная ошибка.

— Почему? — удивляюсь я. — И разве мы вторгаемся? Оказываем помощь, выполняем интернациональный долг…

Нефедов хохочет, повизгивая и ударяя себя ладонью по колену. Отсмеявшись, он достает из-под кровати еще одну бутылку «Чашмы», зубами ловко скусывает пластмассовую крышку, наливает в стакан и протягивает мне:

— Ну, давай за интернационализм!

Я вливаю в себя портвейн, он пригубливает из горлышка, утирает рот и говорит:

— Забудь! Забудь весь бред, что слышал до этого и слушай: всякая империя — а Советский Союз именно империя — живет и процветает до тех пор, пока она способна на экспансию. Расширение жизненного пространства — главное условие выживания империй. Первые тревожные звоночки начались десять лет назад. Все эти разговоры о разрядке, о сокращении количества наступательных вооружений — это признаки слабости, охватившей наше руководство. Ты спрашивал, почему я попал на карандаш к комитетчикам? Вот именно потому, что дотумкал до этой простой мысли. Не может самая милитаристская в мире держава иметь пацифистскую идеологию. Это логический нонсенс. Кстати, мировая история не раз подтверждала: оружие должно стрелять, армия обязана воевать. Иначе — все, стагнация и мумификация.

— Но, мы же воюем, — вспомнив о Маратыче и его послужном списке, возражаю я профессору.

— Да, еле-еле, с массой ограничений, но наша экспансия продолжается. «И вновь продолжается бой», как поется в песне. Однако война войне — рознь. То, что срабатывало в Эфиопии и Лаосе, не сработает в Афганистане. Эх, кубинцев бы сюда… Помяни мое слово — через десять лет, когда мы загнемся, Куба плюнет на могилу Союза, который предаст ее, и продолжит жить. Потому что там свято чтут завет Хосе Марти: «Родина — это алтарь, а не пьедестал!». Ты наш разговор про пассионариев помнишь?

— Ну да…

— Кубинцы пассионарнее нас, вот в чем дело. Они готовы положить жизни за дело, которому служат. Лет тридцать назад у нас было так же.

— Теперь — нет?

— Нет. Мы превратились в народ, мечтающий о колбасе. Молодежь глядит через забор в окна дома соседа, то бишь на Запад, и свято убеждена — вот там настоящая жизнь, вот там достаток и вообще земной рай! Запомни, Артем: так хорошо, как сейчас, в России не жили никогда. Я имею в виду основную массу населения. У нас нет голодных, нет нищих, нет беспризорных детей. Такого в истории Отечества еще не было. А о социальных достижениях, которыми мы сейчас пользуемся, даже не замечая их, спустя десятилетия, когда Союза не станет, начнут слагать легенды.

— А причем тут Афганистан?

— Только государство, в котором высок градус пассионарности, сумеет ввязаться в военную авантюру против этой страны и достойно выйти из нее.

— Почему авантюру?

— Потому что победить афганцев можно, лишь полностью истребив их. В Афганистане живет множество этносов — пуштуны, таджики, хазарейцы, узбеки, аймаки, туркмены, белуджи и так далее. У этих народностей сложные и не всегда мирные взаимоотношения между собой, но в случае внешнего вторжения они вынужденно объединяются против захватчиков. Не зря во всех энциклопедиях и справочниках можно встретить фразу: «территория Афганистана вошла в состав государства…» А дальше следует перечень: Селевкидов, эфталитов, Сасинидов, Саманидов, газневидов, Гуридов, Тимуридов… Где все династии, империи, царства? А Афганистан существует и поныне! Со времен Персидской империи никто не сумел покорить эту страну. Ахемениды постоянно совершали военные походы в Афганистан, но окончательно подчинить его своей воле не смогли. Не сумел сделать это и Александр Македонский. Чингисхан прошел по стране, громя города и крепости, но Афганистан так и остался вечно бунтующим краем, где постоянно возникали антимонгольские восстания. Англичане, собаку съевшие на ведении колониальных войн, вторглись в Афганистан — и что? В итоге они де факто проиграли «Большую игру», все эти «турниры теней», и в 1919 году признали независимость афганского государства. Думаю, тебе интересно, почему все так сложилось?

— Да как тебе сказать… — я качаю пустым стаканом, на дне которого перекатывается капля вина. — Я бы с большим удовольствием узнал, где тут туалет.

— Потерпишь, — бесцеремонно заявляет Нефедов. — Сиди и слушай, а то больше не налью. Это связано с ментальностью народов, населяющих эту страну, и с их кормящим ландшафтом. Понимаешь, жителям какой-нибудь Италии в сущности все равно, кто ими правит. Их кормящий ландшафт способен обеспечить огромное количество людей, предоставить им возможности для демографического роста и прочие блага. Сходная ситуация, в общем-то, во всем Европейском Средиземноморье. Именно поэтому и Испания, и южные регионы Франции бессчетное количество раз переходили из рук в руки, меняли правителей и государственное устройство. В Афганистане же все жестче. Страна изобилует труднодоступными районами. Даже название ее происходит от редуцированного тюркского «ауган», что переводится как «беглец», «скрывающийся». В афганские горы уходили целыми племенами. Люди жили на скудной земле, которая не могла прокормить захватчиков, и за эту свою землю они всегда сражались насмерть.