На грани искры - Дмитрий Соловей

я побежал к своему месту ночёвки. На восьмерых пацанов места не так много, а для одного — просто императорское ложе. И сено точно такое же, как и в том месте, куда мальчишек спать определили.

Единственное, что я забыл на радостях, так это про ужин. Поездка оказалась настолько утомительной, что я уснул моментально и проснулся только перед рассветом, ощущая утреннюю прохладу и голод. Желудок, который получил сытный завтрак сутки назад, напомнил о себе, ведь пищи он с тех пор не видел. Вернее, я видел, как она исчезла в животах охранников, а мне осталась лишь пустая корзина, пропахшая ароматом копченостей.

Понятно, что на завтрак я бежал чуть ли не первым, быстро выяснив у одного из соседей по повозке, куда нужно идти за едой.

— Этого не кормим, он не из сирот, — преградил мне путь к навесу, где стояли стол и лавки, старший охранник.

— Как это? — не понял я.

— «Доставить отрока Эрика Кирака в Холмогоры. Оплата десять серебряных монет выдана Устием Кирка», — потряс мужчина перед моим лицом документом и зачитал его. — Про кормёжку тут ничего не написано.

— Так вы же моё всё и съели… — промямлил я.

— Ты сам решил угостить, кто ж тебе виноват? Все это видели и подтвердят, — усмехнулся охранник и направился к столу, где дородная тетка начала выставлять миски с кашей.

Невольно я повторил жест батюшки, почесывая затылок. И как мне теперь быть?

О том, что еду можно было купить, я подумал уже в повозке. Деньги имеются, а миска каши больше медяка не стоит. Но не постигнет ли деньги участь колбасок и пирожков? Пока никто не знает о секретном поясе, который я под бельем ношу, но если увидят, то ощупают все и заберут. Глядя на хитрые морды моих соседей по повозке, я не сомневался, что так и будет. Если не они, то охранники точно обыщут, а потом снова скажут, что я сам отдал.

Мрачный и голодный, я ехал до обеда. В середине дня мы встали на отдых. Лошадей распрягли и повели поить. Охранники быстро соорудили костер. Оказалось, у них имеется человек, который занимается приготовлением еды в походе, да и припасы есть свои. Всё, что они не съели накануне, использовали сейчас.

Мне досталась лишь кружка горячей воды. Кружка была моя, воду в ручье набрал. Там же парочку травок сорвал и заварил в виде напитка. Голод немного приглушило, но не сильно.

С надеждой я ожидал вечерней стоянки. Не могут же меня совсем голодом заморить? Не верилось мне, что такое возможно.

Увы, и вечером кормить меня никто не стал.

Глава 2

На третий день пути я питался, считай, одними травами и корешками, собранными в лесу, мимо которого мы проезжали, чем вызывал смех у всех пацанов без исключения.

— Как оно тебе, купчик, без мамки и папки? Поймешь сам теперь нашу долю сиротскую, — больше всех донимал меня щербатый пацан.

Судя по обилию шрамов и желтеющему фингалу под глазом, мальчишка любил устраивать потасовки. Он и со мной пытался затеять драку, но тут уже охрана бдила. Мы лишь успели схватиться за одежку друг друга, как нас разняли и щербатого пересадили во вторую повозку.

За травами и корешками я ходил во время остановок для туалетных дел. Весной, правда, в лесу не особо много найдешь. Но на пригорке, на солнышке, можно щавеля нарвать. А у ручьев корешки мира выкопать. Сытости мало, но мне и это подспорье. Тратить медь на еду я по-прежнему опасался. Потерплю ещё немного. Вдруг случится оказия, прикуплю хлеба на постоялом дворе. Здесь главное момент подгадать, когда все соберутся ехать и на меня не будут смотреть, занимаясь лошадьми.

Утром четвертого дня я был уже таким злым и голодным, что еле сдерживал себя. К тому же меня немного качало и кружилась голова. Раздобыть еды на постоялом дворе не удалось, зато получил тумаков от его хозяина, ещё и прислуга, заметив меня возле кухни, приняла за одного из сирот и не просто выгнала, но и ведро помоев вслед выплеснула. Спина и штаны сзади оказались мокрыми. И всю дорогу до дневного привала в мой адрес слышались скабрезные шуточки от охраны, возниц и пацанов.

Сжав кулаки, я молча терпел, обдумывая свои действия. Батюшке после обязательно напишу, а в настоящий момент нужно что-то придумать, чтобы заткнуть всем этим рты. Так-то я, по словам маменьки, мальчик добрый, но всему есть предел. В нашей семье к голодному мужчине ни с каким вопросом подходить не стоит.

Маменька, когда хочет что-то прикупить сверх оговоренного, вначале кухарку гоняет, сама колбаски начиняет, соленья лично из погреба достает. Это, между прочим, серьезное дело. Может, кому-то и пустяшное, но маменька у нас женщина видная. К примеру, в подсобку лавки она только боком заходит. Если прямо решится двинуться, то из-за роскошеств тела в дверной проем не протискивается. Даже когда бочком повернётся, всё равно слегка застревает. Бюст у маменьки тоже выдающийся. Когда она изволит в воскресный день до храма пешочком прогуляться, много народа собирается лицезреть это приятное зрелище.

Спуск маменьки в подвал за соленьями всегда сопровождается оханьем и причитаниями служанки. Ну как застрянет своими телесами и не выберется обратно? Это ж, считай, половину полов на кухне разбирать придется. Но оставлять без личного присмотра и подсчета содержимого подвальных кладовых маменька не соглашалась. А уж когда собирается родителю угодить, то не менее двух часов в кладовых копается, выбирая что получше. После расставит разносолы так, что под ними и скатерть не видно. Батюшка обычно хмыкает, улыбается и кушает. Уже после, сытый и умиротворенный, попивая травяной отвар с крендельками, выслушивает, что там маменьке приспичило купить.

Так что насколько недовольным и сердитым может быть голодный мужчина, я в курсе с самого раннего детства. На четвертый день путешествия оголодал так, что о человеколюбии со мной не стоило говорить. И словно Великие стихии услышали меня и сподвигли на тот поступок, что я устроил.

Остановились мы, как обычно, в середине дня на том месте, где обозы отдыхают. Такие стоянки обязательно возле ручьев или колодцев устраивают. В этот раз тоже был ручей. К нему и поспешили желающие напиться, прежде чем взбаламутят воду, зачерпывая её ведрами для лошадей.

Я соскочил с повозки одним из первых и сразу выше по течению припустил. Ручей петлял среди кустарника, и