Дуглас Брайан - Неудачник из Аграпура

Итак, перемены в судьбе Магринты привели к тому, что она стала богатой и уважаемой дамой. И многие захотели завладеть ее сокровищем. Однако дом женщины охранялся, на всех окнах имелись решетки, двери запирались; шкатулка с костяной палочкой стояла в спальне госпожи…

Брек предложил мне пробраться к Магринте и совершить самую дерзкую кражу, какая только возможна в наши дни.

— Тоже мне, дерзкая кража! — с невыразимым презрением фыркнул варвар. — Вот когда мы с подругой обокрали святилище Сета — вот это, доложу тебе, была дерзкая кража! А проникнуть в дом к женщине, да еще к бывшей проститутке, и стянуть у нее шкатулку… Ф-фу! Даже слушать противно.

— Противно — не слушай, — надулся Саламар. — Я ведь не заставляю.

Некоторое время они молчали, но Конан не выдержал первым: он сидел в тюрьме довольно долго и успел соскучиться по разговорам.

Он подтолкнул Саламара локтем:

— Ладно, рассказывай дальше.

Обидчивость не входила в число недостатков Саламара; гирканец быстро отходил, даже если ему и случалось надуться на собеседника после какого-нибудь не слишком удачного высказывания.

Он вздохнул.

— Только не перебивай меня больше, я и без тебя собьюсь с мысли…

Конан сделал гримасу, весьма выразительную, но от каких-либо комментариев воздержался.

И Саламар потянул нить своего повествования дальше:

— Я знал, что Магринта весьма недоверчива и особенно не любит она мужчин. Что ж, не удивительно, ведь бедняжка здорово настрадалась от нашего брата! Но я придумал замечательный способ втереться к ней в доверие. Я представился ей мальчиком, которого мужчины использовали… сам догадываешься как.

Конан насупился.

— Не догадываюсь.

— Да брось! — Саламар покосился на киммерийца. — Не заставляй меня произносить это вслух.

— Ладно, — смилостивился Конан. — Я догадался, что ты ей наврал. Неужто она поверила?

— У меня был ужасно жалобный вид. — Саламар скроил жалобную рожицу. — Вот такой. Я познакомился с нею в саду, где она гуляла, сопровождаемая немым чернокожим слугой. Собственно, многого и не требовалось: я поднял с земли красивую пряжку и спросил у дамы, не она ли обронила. Та сказала — нет, а после похвалила мою честность. Я сказал, что поневоле приходится быть честным, поскольку мои клиенты могут жестоко избить по малейшему же подозрению в обмане. Она глянула на меня с сочувствием… Дальнейшее понятно. Я стал ее другом. Или, если выражаться точнее, — «подругой». Я рассказывал ей различные подробности об удовлетворении мужской похоти.

— Откуда ты их черпал? — осведомился Конан. Он отодвинулся от своего собеседника подальше и всем своим видом демонстрировал брезгливость.

— Не из личного опыта, можешь мне поверить, — вздохнул Саламар. — Если я и заслуживаю твоего презрения, то лишь по той причине, что обокрал женщину, почувствовавшую ко мне доверие. Я никогда не занимался тем, что приписывал себе. Но Погиб… э-э… я хотел сказать — Брек… М-да, этот негодяй, узнав о моем замысле, пришел в восторг и тотчас познакомил меня с «нужным парнем». Тот и поведал мне некоторые подробности, весьма гнусные, касающиеся его ремесла. Я пользовался сведениями, полученными от него. Я даже изучил жаргон, которым разговаривают проститутки. Знаешь, например, как они называют некоторых самых известных шлюх?

— Распахнутая Пещера, Готова-на-Все, Мамаша Бурдюк и Железная Лошадь, — предположил Конан. Судя по виду, с которым киммериец произносил все эти имена, ему доводилось иметь дело с их носительницами.

Саламар покачал головой.

— Ты называешь шлюх, известных безотказность и добросовестным отношением к делу, женщин популярных, но не легендарных.

— Существует, по-твоему, разница между легендарностью и популярностью? — поинтересовался Конан.

Саламар пожал плечами.

— Большинство людей полагает, что таковая разница действительно имеет место. И, поскольку я не претендую на оригинальность, то к этому большинству отношу и себя.

— А, — неопределенно бросил киммериец.

Саламар решил пропустить последнее замечание мимо ушей как явно бессвязное.

— Так вот, легендарные проститутки имеют титул «мать», как верховная жрица: «Мать Вилария», «Мать Анеза»… Все они выбились, что называется, в люди. Накопили денег и сделались богаты, отошли от дел и теперь иногда покровительствуют попавшим в беду подругам. То есть, выглядит это так: живет себе в городе Аренджуне (я говорю — к примеру) некая почтенная вдова. И никто из жителей славного Аренджуна не подозревает, что на самом деле она вовсе не почтенная вдова, а бывшая шлюха, легендарная мать Анеза. Это тайна, понимаешь?

Конан кивнул.

— И вот происходит какая-нибудь история, и некая шлюха попадает в беду. К примеру, ее обвиняют в краже, которой та не совершала. Бедняжка уже сидит в тюрьме, ожидая, когда меч палача совершит над ней нечто ужасное… Внезапно является женщина, почтенная вдова, закутанная в покрывало и благонравная до безобразия. Она дает деньги сторожам, она нанимает охрану, она уговаривает свидетелей — и обвиняемую оправдывают. Та, вне себя от счастья, прибегает к благодетельнице. И слышит: «Я была такой же, как ты; а теперь, дитя мое, забудь обо всем, что я для тебя сделала и никогда не вспоминай о нашей встрече». И дает ей денег…

Вот о таких женщинах я и рассказывал моей новой приятельнице. Я знал целую кучу историй о них. Она слушала жадно и в конце концов призналась: «Столько я страдала, столько было у меня невзгод, и никогда, ни разу не появилась в моей жизни какая-нибудь легендарная «мать»… Никто мне не помогал».

Неблагодарное созданье! Она совершенно забыла о кхитайце, который наделил ее чудесным предметом…

В конце концов, благодаря моим уловкам и ухищрениям, я стал вхож в ее дом. Мне только того и было надо. В один прекрасный день я забрался в ее спальню и выкрал резную штуковину. Она даже не заметила пропажи, поскольку редко заглядывала в шкатулку, где хранила подарок кхитайца.

И с того самого часа судьба моя полностью переменилась…

Саламар горестно свесил голову. Конан глядел на рассказчика с нескрываемой насмешкой:

— Как говорил тот кхитаец? Эта штучка способна полностью изменить участь человека?

— Да.

— Неужели ты не понял, что тут скрыт подвох?

— Увы! Я почему-то воображал, будто перемены могут быть только к лучшему.

— Как такое могло прийти тебе в голову? — воскликнул Конан. — Неужто ты первый год живешь на свете? Пора бы уж признать, что перемены в человеческой участи, как правило, бывают только к худшему. — Киммериец скривился. — Да я и сам бывал, случалось, вестником дурных перемен. Впрочем, — добавил он, явно желая быть справедливым, — случалось и обратное… Но крайне редко!